Книга Исландия - Александр Иличевский

* * *

Михаил объясняет: «Подлинный кошмар – это когда лицезреешь не ужасы, а, напротив, мизерные какие-то вещи. Например, овощехранилище. Каково это – рабски пялиться на транспортёрную ленту, где ползут комья земли и ни одной морковки или картофелины? Или, например, привидится какой-нибудь провинциальный городок, в котором пятится назад время. Здесь нет ничего, ничего, кроме гаражей, водонапорной башни, хрущоб, садовых участков, однако тут когда-то прокладывали в объезд туннель и наткнулись на карстовую пещеру со сталагмитами и сталактитами, дальше двигаться не стали. И почему-то богомольцы всей области собираются на экскурсии, чтобы на троллейбусной дрезине спуститься под землю и там вымолить себе исполнение чаяний, самых простых, из обыкновенных жизней, но очень нужных. И где-то там по дороге вам встречается мэр этого городка, почему-то хлыщеватый блондин с серьгами в обоих ушах и с пиратской косичкой, в кожанке. Он же оказывается крупнейшим на весь город бизнесменом, начинавшим с единственной овощной лавки. Тут появляются его друзья, которые вспоминают, как они ему завидовали, как они голодали, как он их трудоустраивал перебирать картошку, как выгонял за нерадивость. А потом выясняется, что этот мэр ещё и начинающий писатель, создавший прекрасный роман об этом овощном магазине, о становлении личности владельца по мере развития бизнеса, точнее, повествование о пустоте истории, об остановившемся времени с его обратной сменой времён года, когда за весной следует зима, за ней осень, потом лето, и от круговерти этой сосёт под ложечкой, а потом царит всюду сплошная осень, беспросветная пасмурность и голые лесопосадки. В конце концов является американка в летном шлеме, кажется это Амелия Эрхарт, на ленд-лизовском «студебеккере» – и закупается овощами, набивает кузов под завязку, невзирая на некондицию. Но суть, конечно, в подземных путешествиях – в этой пещере, куда можно проникнуть на троллейбусе, несущем допотопную буровую установку и несчастных пассажиров, почему-то уместном в провинциальном городке. Наверное, это единственное, что понятно, вот эта волшебная пещера и этот троллейбус с золотым буравчиком, отпирающим где-то близ Чистилища потайные желания, что-то есть в этом Дантово, комедийно-трагическое, потому что люди несчастны, при всём своём величии, ну, спрашивается, зачем нам овощные лавки, зачем потусторонняя жизнь, зачем нам это царство Персефоны, полное пошедшей вспять слепой реки, отмените мифологию и дайте просто море, солнце, небо».

* * *

Почему же меня интересует безвестная судьба прадеда? Внешне она – судя по тому, что мы знаем из архивов, – совершенно незначительна, не примечательна ничем, никаких признаков геройства или счастья. Что я ощущаю сквозь годы и забытьё – так это его одиночество. Так хочется пробиться к нему сквозь неведение – и утешить, помочь, схватить за руку и не дать нажать на курок.

* * *

Это случилось в самом начале пятидесятых, на другой день после Рождества. В магазине в эти дни царило столпотворение, и ювелиру-часовщику Иосифу Розенбауму никак нельзя было отлучиться. Но вот посетители стали иссякать, и Иосиф собрался тотчас же ехать на Санта-Каталину, к звезде немого кино, в доме которой на Малхолланд-драйв уже была проведена опись, недоставало только подписи самой актрисы; на острове Санта-Каталина великая Глория Свенсон проводила съёмки собственного фильма и теперь, за долги перед студией, распродавала коллекцию часов и ювелирных изделий. Поговаривали, что на очереди дом. Хозяин, Макс Нефт, давно посылал Иосифа на оценку и выделил деньги для залога, так что нужно было торопиться, чтобы никто из городских ювелиров не перебил цену. Иосиф Розенбаум спешил и потому, придя утром, оставил торговлю на приказчиков, достал из сейфа кольт, три тысячи долларов, пересчитал их и уложил в портфель вместе с оружием и бланками описи.

Сын хозяина ювелирной мастерской и магазина Исидор Макс, совсем не пьяный в этот день, отправился в гараж пригнать машину. Исидор был трезвый в этот вторник, потому что позапрошлый уикенд этот пьяница и игрок провёл в Рино, где проиграл всё, включая жалованье и золотые часы, подаренные ему отцом на тридцатилетие, так что не пил он уже вторую неделю под зарок; не пил и сейчас, несмотря на соблазн лёгкой дороги. Он чувствовал себя неопределённо виноватым перед всеми свидетелями его загульной жизни и потому обещал отцу сопроводить Иосифа на Лонг-Айленд, чтобы на своей яхте доставить его к Санта-Каталине, опередив паром, на котором мог отправиться к актрисе ювелир Джек Кокрейл, главный конкурент по этой сделке.

Исидор был тридцатилетним человеком, сыном хозяина, благодетеля Иосифа, чья жизнь ещё со времён пребывания в Сиэтле зависела от благорасположения Макса Нефта. Большую часть своей взрослости Исидор провёл на иждивении отца, ремеслу так и не обучился, вёл беспутный образ жизни и был в магазине в звании приказчика. Его ценили за родственность хозяину и терпели его нерадивость точно так же, как и внезапные порывы усердия. Однако был он заядлым яхтсменом, отдавая дань особенностям проживания в Лонг-Бич, в виду порта и океана. Отец несколько раз прогонял его, но потом опять брал в магазин, дорожа им как единственным сыном и тем ещё, что был Исидор действительно полезен иногда свойским глазом, необходимым в случае дела, к которому сам Макс Нефт остыл, потому что давно уже занимался недвижимостью и редко когда обращался к ювелирным делам, с которых когда-то начинал, а теперь ими пренебрегал и полагался на Иосифа целиком, но за счёт сына не полностью.

Яхта «Мирьям» отчалила в моросящем тумане. Череда пирсов, полоса города, тираннозавры портовых кранов, горы контейнеров, потом холмы и стоящие на рейде лайнеры – всё это, покачиваясь, уходило во мглу и вскоре совсем исчезло. Шумели, подгоняя друг друга, волны. Вскоре волнение разошлось шире, глубже, яхта стала поскрипывать и трещать. Преодоление волн состояло теперь в том, что судно не переваливало водную гору, а проваливалось в неё и с трудом поднималось из воды.

– Штормит! – хмуро сказал стоявший у штурвала Исидор. – Не успели отойти, как в семь баллов развело.

Иосиф спустился в каюту, чтобы снова просмотреть бумаги по сделке. Но ничем заняться было невозможно – каюта внезапно толкалась, кидая его то в одну, то в другую сторону, так что пришлось лечь. К счастью, Иосифа не укачивало, и он лежал у стены и слушал, как волны, сотрясая яхту, ударяли в борт. Постепенно ему становилось не по себе. Странно было сознавать, что в сантиметре от лица несутся во мгле горы воды. В иллюминаторе мчалась тьма первобытного хаоса бескрайних водных пространств. Иосиф вслушивался в то, как «Мирьям» стонала и потрескивала. Скрылся давно один берег, другой никак не мог появиться, он таился ещё страшно далеко в плотном, охватившем полмира, завывающем мраке. Качка усиливалась. Яхта ложилась то на один, то на другой борт. Исидор мужественно держался за штурвал, обливаемый потоками воды. В какой-то момент он спустился к Иосифу.

– Делать нечего, я сворачиваю парус! – прокричал Исидор. – Волна валит через палубу. Оторвало шлюпку. Дело идёт к десяти баллам. Ляжем в дрейф, куда-нибудь да оттянет.

Снаружи оглушительно била и шипела волна и осатанело свистели снасти. Было слышно, как у порога каюты плескалась нахлеставшая с палубы вода. Так прошёл день, пришла в гуле урагана ночь. Но шторм не стихал, и казалось, не стихнет до последнего дня этого мира. На третий день наступило оцепенение. Исидор лежал с бутылкой Macallan на груди и временами, когда просыпался, отхлёбывал из неё. На четвёртую ночь Иосиф лежал с закрытыми глазами и считал размахи яхты. Иногда они делались слабее, и тогда он торопливо садился на койке и закуривал. Но затишье длилось недолго, и скоро каюта взлетала и косо падала в пропасть. А потом страшно медленно, останавливаясь и как бы раздумывая, не вернуться ли ей обратно, за потным иллюминатором начала наливаться лиловая заря. Свист снастей дошёл до визга.