Книга Кампан (сборник) - игумен Варлаам

Желчный гриб, которого грибники на сей раз не спутали с белым, остался стоять в сторонке. Пинка под зад он тоже не получил, поэтому был весьма доволен жизнью и собой.

– Ну что, навозники и чешуйчатки, попритихли? – в отсутствии ценного боровика почувствовал он свою важность.

– Да не тебе бы говорить, – упрекнул желчного головач, не желая признавать его незаслуженное главенство.

– Ах ты, пустая башка! – взвился неугомонный горчак, вместо слюны брызгая на него желчью. – Ты осмеливаешься делать мне замечания?! Да я такой же солидный, как белый! А ты? Не успеешь вырасти и сразу в труху превращаешься. Наступит на тебя человек – и… пфу-у! одна пыль! Не зря тебя прозвали «дедушкин табак».

Грибы поняли, что с желчным горчаком лучше не спорить. Пускай считает себя главным. Всё равно съедобным от этого не станет.

«Эх, – продолжал переживать чёрный трюфель, – разная шушера и высказаться имеет право, и в корзинку попасть, и на обеденный стол… А меня, самого достойного… Надо что-то предпринять, чтобы меня услышали и нашли!»

На следующий день появился в этом лесочке умелый грибник. И не один, а с обученной свиньёй. Он неспешно собирал свои грибы – ведь известно, что у каждого грибника они свои. Один пропустит гриб, а другой обязательно найдёт – свой, предназначенный именно ему.

Пока грибник обрезал у добычи ножки и укладывал грибы в корзину, учёная свинья, перебегая с места на место, то там, то тут рыла своим рылом землю. Вскоре она нашла жаждущий попасть на царский стол трюфель.

– О! Наконец-то! – торжествующе воскликнул он. – Теперь все наконец узнают, какой гриб имеет самый тонкий, самый благородный, самый… ни с чем не сравнимый… Слышите меня, спорыши лесные – серухи и чернухи, синяки и скрипуны, поплавухи и отварухи!..

Пока чёрный трюфель произносил торжественную тираду, свинья его невзначай съела. Желая исправить оплошность, она принялась суетливо рыть землю вокруг и вскоре отыскала белый трюфель. Грибник на сей раз подоспел вовремя и, увидев гриб, воскликнул:

– Ого! Знатный трюфель нашёлся! Вот сегодня будет угощение нашему царю!

Сын сапожника

В одном небольшом городке жил сапожник. Его родители некогда были вполне благополучными, зажиточными крестьянами, и любовь к земле, как говорится, была у него в крови. Однако неожиданно несчастья посыпались на их семью одно за другим: пал весь скот, сгорел дом, а отец, не выдержав напастей, тронулся умом. Матери пришлось устраивать судьбу сына самой. Она переехала в город и отдала его в учение к сапожнику.

Мальчику совсем не нравилось будущее ремесло, которое он вынужден был осваивать. Он хотел изучать языки и различные науки, страстно мечтал учиться в латинской школе, но нужда не пустила его пойти по этому пути. Научившись ремеслу, молодой сапожник стал помощником мастера и мог обеспечивать свою семью. Он женился на девушке, которая была старше его, но обладала редкой доброты сердцем. Они очень любили друг друга, и вскоре их бедная каморка, служившая сапожнику и мастерской, огласилась детским криком.

Счастливый отец не отходил от кровати, на которой лежали его жена и новорождённый сын, подносил матери обильное питье, разговаривал с ними и даже читал вслух комедии. Младенец при этом так отчаянно пищал, что сапожник однажды в шутку сказал ему:

– Да спи же ты, наконец! Или хотя бы послушай…

Однако сынок отвечал отцу неугомонным криком. Даже в церкви во время крещения священник – человек большого такта и доброты – не удержался и воскликнул:

– Ваш малыш орёт, как сущий кот!

Мать младенца, весьма почитавшая священника, так огорчилась, что потом всю жизнь не могла забыть этих слов. Крёстный отец мальчика утешал её:

– Чем громче кричит ребёнок, тем лучше он будет петь, когда вырастет.

Сапожник души не чаял в сыне и, казалось, жил только для него. Рисовал ему картинки, мастерил игрушки и даже изготовил мельницу, колесо которой начинало вращаться, как только потянешь за веревочку. Вечерами читал сыну книжки: весёлые истории, стихи и сказки, и во время чтения лицо его неизменно озарялось счастливой улыбкой.

Жена его, как могла, устраивала быт семьи. Стены комнаты она украсила цветными картинками, на комоде поставила расписные фарфоровые чашки и разные безделушки, над сапожным верстаком у окна, занимавшим бо́льшую часть комнаты, повесила полку с книгами. В маленькой кухоньке всегда царил порядок, и оловянная посуда сияла чистотой.

На лестнице, ведущей из кухни на чердак, на водосточном жёлобе под слуховым окном стоял ящик с землёй, в котором умелая хозяйка выращивала петрушку и лук. И такой, почти игрушечный, огородик радовал жену сапожника, но она мечтала о настоящем огороде. Тогда они не знали бы нужды, возделывая землю и кормясь плодами рук своих. Сапожнику тоже хотелось жить где-нибудь в деревне, чтобы меньше зависеть от людей и черпать жизненные силы из самой природы.

Тесное жилище сапожника казалось его маленькому сыну огромным, даже роскошным. Мать с горечью говорила:

– Тебе-то живётся куда лучше, чем мне жилось в детстве: ну прямо настоящий графский сыночек.

Её в детстве родители заставляли просить милостыню, выгоняли из дома и грозились не пустить обратно, если не принесёт денег. Она же никак не могла решиться просить подаяние, стыдилась и подолгу просиживала под мостом у реки, проливая слёзы и не зная, как вернуться домой.

Детское воображение красочно рисовало её сыну печальную картину с маленькой девочкой под мостом, и мальчик тоже заливался горючими слезами. А из «графской роскоши» в жизни ребёнка была только кровать родителей, незадолго до рождения сына сколоченная его отцом из помоста, на котором стоял гроб с телом знатного графа.

Домосед и небольшой любитель застолий, сапожник почти всегда был дома, а в тёплое время года по воскресеньям вместе с сыном гулял в лесу. Во время таких прогулок он часто погружался в свои мысли, сидя под деревом и краем глаза наблюдая за сыном. Тот же никогда не скучал, находя себе множество занятий: собирал землянику и нанизывал ягоды на соломинку, плёл из цветов венки, рассматривал листья. Весной они выбирались наружу из набухших почек своим свеже-зелёным тельцем. В разгар лета превращались в огромные, пронизанные плотными прожилками листья, а осенью желтели, краснели и затем опадали. Мальчик жалел помертвевшие кусты и деревья, но утешался тем, что наступит весна и вновь вдохнёт в них жизнь.

Весна действительно приходила, и отец с сыном вновь шли на прогулку, чтобы увидеть лес, который одевался первой зеленью. Единственный раз в году их сопровождала матушка, наряжавшаяся по этому случаю в своё лучшее, коричневое с цветочками, ситцевое платье. Она надевала его, только когда ходила в церковь к причастию да вот в этот светлый майский день. Жена сапожника всегда приносила из леса пучок молодых берёзовых веток и ставила их в воду возле изразцовой печи. Каждый член семьи втыкал в пазы в стенах стебельки заячьей капусты, чтобы по их длине судить о том, какой век ему отмерен. Как весело смотрелась их комнатка, совсем не похожая на мастерскую: безукоризненно чистая, убранная свежей зеленью, с белыми, как снег, покрывалами и коротенькими нарядными оконными занавесками.