Книга Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

слиться в хоре общего моления, но сейчас каждый был с Богом один на один.

– Миром Господу помолимся! – начал отец Порфирий.

Солдаты опустились на колени, осеняя себя крестным знамением. Сотни склонённых голов, сотни губ, повторяющих за священником слова молитвы, запах ладана, чудом пробивающийся сквозь вонь смертного поля…

– Даруй, Господи, воинству православному победы! – напевно выводил священник, но тут случилось непредвиденное. Один из пельтастов, крестясь, задел свой щит. Символ солдатской гордости позорно упал лицевой стороной в грязь.

– Засранец! – отец Порфирий среагировал раньше декарха провинившегося. – Ты что, решил, что это и вправду тарелка для сыра?[11] Трахнутый богохульник!

Несчастный пельтаст готов был вскрыть себе горло, чтобы избавиться от позора, но священник не знал пощады:

– Стадо дерьмоедов! Думаете, Господь отпустит вам все грехи только за то, что вы притащили сюда свои задницы?! Не надейтесь! Он милостив и прощает вам, засранцам, пьянство, сквернословие и обжорство! Чёрт меня возьми, драные богохульники, Спаситель прощает вам даже то, что вы не пропускаете ни одной шлюхи, даже то, что вы пердите и втихаря играете в кости во время богослужения. Он даже тебя прощает, Ослиный Член, за то, что ты не можешь удержать на привязи свою елду! Вот только не думайте, что Он простит вам, если вы побросаете щиты! Хрен я вам отпущу этот грех! Не возьму я его на себя! Что вылупились, как монашки в лупанаре?! Думаете, если меня не пускают в «Две дыры», так через меня уже и благодать не сходит?! Не надейтесь! Всё равно течёт, как через засранный акведук! А теперь заткнулись все и припомнили свои грехи! Я отпущу их вам скопом, чтобы вы, засранцы, предстали перед Господом в приличном виде!

Я первый подошёл к причастию. За мной почти бегом двинулись солдаты. Время позволяло причастить всех. Варварам тоже нужно сначала воззвать к своему Аллаху, а потом одурманить себя гашишем. Без этого они сегодня в атаку не пойдут.

Солдаты сменялись возле отца Порфирия. Подходя к причастию, они улыбались священнику, а он им. Несмотря ни на что, «Жаворонки» любили и уважали своего непутёвого пастыря. Кому-то может показаться, что любить эдакого проходимца не за что, только «Жаворонки» считали иначе. Мы все не один раз видели, как он выносил с поля раненых, как в лазарете силой своего слова вытаскивал, казалось, уже обреченных, к жизни, заставлял бороться и тем спасал, как помогал умирающим преодолеть страх смерти и уйти достойно. Каждый из нас хотя бы однажды приходил к нему за утешением и надеждой, и всегда старый греховодник находил те слова, в которых нуждался наш истомлённый дух, а если временами это была площадная ругань, так что с того? Он делил с нами всё, что выпадало на нашу долю, и как мог старался облегчить нашу ношу. Вот поэтому нас и не смущало, что святого отца не обслуживают в долг в борделе «Две дыры».

Богослужение закончилось. Солдаты стояли в строю и ждали боя. Однако варвары не торопились. С их стороны слышались какие-то крики, неясный гул, рев рогов, но атака так и не начиналась. Ожидание становилось нестерпимым. Взгляды невольно устремлялись на врага, а вот отвести их удавалось не всем. Пришлось браться за дело самому.

– Снять, чтобы быстро взять! – скомандовал я, выехав перед строем.

Начальствующе повторили мою команду. Солдаты привычно воткнули копья змеиной колючкой[12] в землю, сняли щиты и прислонили их к левому колену. Правые руки ослабили подбородные ремни и сдвинули шлемы на затылок. Я развернулся спиной к противнику.

– Смотреть на меня, парни! Не смотреть на ублюдков! Чтобы понять, что они делают, не нужны глаза, достаточно ушей. Смотреть на меня, я сказал! Кто там вцепился в щит, как в мамкину титьку? Снять, я сказал! Сдвинуть шляпы, поставить тарелочки!

Постепенно взгляды солдат сосредоточились на мне. Нужно было продолжать.

– Сейчас они уже накурились гашиша и потихоньку дуреют. Когда их мозги окончательно превратятся в навоз, они вообразят себя бессмертными и попрут на нас. Смотреть на меня! Пускай прут! Чем дурнее они будут, тем легче нам. Никакого геройства! Стоять на месте и убивать засранцев! Нам надо убить всего тысячу, и они побегут! Вы убьёте для меня эту тысячу?!

– Да, хилиарх! – раздались отдельные голоса.

– Громче, засранцы! Отвечать разучились?!

– Да, хилиарх! – дружно рявкнул уже весь строй.

– Так-то лучше! – Я кожей ощущал, как солдат отпускает напряжение, осталось немного дожать. – Продолжим, парни. Сейчас их паши и баши палками загоняют вшивых недоносков в строй. Слышите, как орут эти безмозглые бараны?! То-то! Это орёт их страх! Это их страх дурманит себя гашишем! Это их страх даёт им ложное мужество! Убейте тысячу, и страх раздавит их!

– Барра! – взревели таксиархии. Орали даже оруженосцы и лагерные рабы.

Варвары наконец построились. Беспорядочные взвизгивания турецких рогов на мгновение затихли, а потом их дружный рёв возвестил о начале атаки.

– Началось, парни! – я махнул рукой в сторону вражеского войска. – Надвинуть шляпы! Поднять тарелочки! Буксинщики, сигнал «К бою»!

Звук вибрирующей меди поплыл над полем, буксинам тяжелой пехоты отозвались фанфары кавалерии и рожки стрелков. «Наступил ныне час, когда каждый из нас должен честно свой выполнить долг! Долг! Долг!» – к этой мелодии невозможно привыкнуть, она каждый раз проводит черту под твоей жизнью, и никому не дано знать, что будет потом – ты или короткая фраза «списан по смерти»…

Как всегда, в турецких войнах спор между собой вели ярость и дисциплина. Сегодня ни одна из них не могла взять верх. Стрелы, конница, пехота, конское ржание, крики, звон оружия, кровь, боль, смерть. Дьявол хохотал и потирал руки, принимая в аду пополнение.

Конец этому положил Вурц. С оставшимися у него тремя тагмами он врезался в правый фланг турок, опрокинул спахов, вцепившихся в «Волчат», краем задел пехоту и вышел в тыл тяжёлой кавалерии на нашем правом фланге. Такого турки вынести уже не могли, их линия рухнула и в беспорядке бросилась назад. Мы не преследовали. На сегодня дело закончилось.

Темнота стремительно вступала в свои права. Скириты змеями уползали в ночь. Оставшиеся на ногах солдаты жались к редким кострам, над которыми висели котлы с немудрящим варевом. Травматы и оруженосцы несли стонущих раненых. Люди чистили доспехи, точили и правили оружие, а закончив, ложились спать. Сегодня не было разговоров у лагерного костра, мы понимали, что утро потребует всех наших сил без остатка.

Я нашёл время проститься с Фео. Судьба дала мне царский подарок – несколько минут для себя. Такая удача редко выпадает стратигам.