Книга Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Выстроившиеся вдоль берега Москвы-реки суда также служили ночлегом для многих подозрительных людей. В 1749 году Каин, уже находившийся под следствием в Московской полицмейстерской канцелярии, рассказал: пойманные им разбойники однажды посоветовали поискать их товарищей на приплывших в Москву стругах, о чем он доложил начальству Сыскного приказа, а те, в свою очередь, — в Московскую сенатскую контору, откуда для проверки стругов был послан обер-офицер граф Шереметев с командой. Каин вместе с Шереметевым «имеющихся на тех стругах, кои стояли ниже Москвы к Боровскому перевозу, работных людей осматривали и несколько человек подозрительных нашли, в том числе и с воровскими пашпортами, некоторые из которых были отведены в Сыскной приказ». «А во время де того осмотру, — донес подследственный, — означенной афицер брал себе во взяток с каждого струга по два рубля». Правда, после этого уже сам Каин с товарищами «ходили по стругам для осмотру работников, и хотя де нахаживали таких с [фальшивыми] пашпортами, кои уже подозрительны, биты кнутом, но токмо не брали, ибо за то он, Каин, брал тех стругов с хозяев по рублю и по полтине, а иные давали ему и мукой»[440].

Караульные будки, которые были построены по всей Москве у рогаток для надзиравших за порядком сотских и десятских, нередко служили подозрительным людям пристанищем и местом совершения всяких «непотребств». Например, шестнадцатилетний солдат Коломенского полка Василий Шапошников, который летом 1745 года стоял на карауле возле Петровских ворот, на допросе в Сыскном приказе признался, что «сего августа 17 дня к оным воротам в караульню, где он, Василей, имелся на карауле, пришла с Посольского двора фабричная девка Авдотья, а чья дочь, не знает, незнаемо которого дому с боярским человеком для блудного дела, которых он, Василей, с товарыщами своими, того ж полку с салдатами Николаем Голым, Семеном Мироновым, [в караульную будку] и пустили». Кондратий Безрукий на допросе 30 декабря 1741 года показал, что до записи на мануфактуру он бродяжничал по Москве, «кормился Христовым именем, а ночевал по разным командам в караульных»[441]. 20 ноября 1745-го Каин «за Симоновым монастырем в поле… в караульней избе» поймал трех «подозрительных людей», из которых один оказался беглым каторжником Герасимом Кобылой, второй — беглым крестьянином Григорием Шмаченком, а третий «явился безмолвен и ничего не говорил»[442].

Немало беглых в теплое время года из соображений безопасности предпочитали уходить для ночевок за пределы Земляного города. Например, пойманный Каином в ноябре 1742 года беглый рекрут Дмитрий Ефремов показал: «…начевывал в Аннингофе под мостом, а пропитание имел летом ходил в лес и брал грибы и продавал в Немецкой слободе иноземцам. Да он же, Дмитрей, знал воров, беглых салдат и ссылочных утеклецов Потракозу, Шибая и других, а как зовут, не знает, всего человек з дватцать, которые начуют близ Покровского села в дву местах, да от Москвы три версты в первой роще в шелашах начуют человек з десять, а в день бывают в Мещанского слободе на кабаке, что словет Ладуга». Другой схваченный сыщиком беглый солдат Михайла Тимофеев сын Соболев в августе 1743 года на расспросе показал: «…беговчи, жил в лесах, брал грибы и ягоды и, приходя в Москву, оные грибы и ягоды продавал разным людям, от чего себе и пропитание имел»[443].

По холодам многие находившиеся на нелегальном положении «мошенники» укрывались в торговых банях, где нередко устраивались и на ночлег. Как мы помним, беглый школьник Сергей Зотов вечером 12 февраля 1742 года пришел в баню «близ Яузских ворот», которую в народе называли «на Островках», «для огрения, понеже на нем шубы не имелось». Из этой бани он отправился ночью вместе с беглым солдатом Иваном Нифонтовым грабить на московских улицах. 19 февраля 1746 года Каин изловил в бане за Покровскими воротами близ Елохова моста известного московского вора, беглого «фабричного» Гаврилу Рыжего, а с ним в компании сидели «фабричный» Василий Забалдин, а также оброчные крестьяне Иван Овчинников и Сидор Евдокимов. Все арестованные показали, что пришли в баню лишь «погреться»; но, как впоследствии было установлено, они являлись членами одной разбойной шайки, орудовавшей на подмосковных дорогах[444].

В суровые зимы московские воры были вынуждены подыскивать себе жилье или приходить ночевать за определенную плату к тем, кто сам снимал помещение у хозяев. Некоторые «палатки», «клетки» и «углы» собирали немало подозрительных людей и превращались в самые настоящие воровские притоны. Документы Сыскного приказа позволяют выделить несколько главных очагов сосредоточения московских притонов. Главным таким местом в 1730–1740-х годах были Москворецкая улица и Зарядье. Не случайно именно сюда в первую очередь привел Ванька Каин протоколиста Петра Донского и солдат в ночь с 28 на 29 декабря 1741 года. Как мы помним, в Зарядье в «палатке» слепого Андрея Федулова одновременно ночевали 18 человек, большинство из них — «мошенники» и торговки краденым. На Москворецкой улице, в непосредственной близости от стен Сыскного приказа, в строениях при церквях Николая Чудотворца и Всемилостивого Спаса, а также в печуре у Москворецких ворот, были схвачены 14 воров и торговок краденым. Современному человеку может показаться удивительным, что воры безбоязненно проводили ночи буквально под стенами Сыскного приказа, занимавшегося решением дел по уголовным преступлениям. Но до определенного времени Сыскной приказ не выступал инициатором новых дел, а полицейский надзор находился в ведении другого учреждения — Московской полицмейстерской канцелярии. Поэтому со стороны Сыскного приказа «мошенники» никакой опасности не чувствовали.

Бросается в глаза связь между московскими «мошенниками» и нищими. Мы уже хорошо знакомы с содержателем притона Андреем Федуловым. В доме другого слепого побирушки, пятидесятилетнего Никиты Ушакова, жившего «за Тверскими вороты в приходе церкви Ермолая Чудотворца своим двором», ночью 30 декабря 1741 года были схвачены трое профессиональных преступников — «фабричный» Иван Гусь, беглый солдат Дмитрий Востряк и солдатский сын Андрей Щербаков[445]. В этой связи обратим внимание на петровский указ от 30 октября 1719 года «О поимке беглых драгун, солдат, матрозов и рекрут», в котором, между прочим, говорится: «А понеже является, что такие беглые драгуны, солдаты, матрозы и прочие воры пристают по монастырям, пустыням и у церквей приходских, у духовнаго чина и церковных причетников под имянем бурлаков, или казаков, и ханжей, и трудников, и ежели где такие воры ныне есть, а те люди, кои их держат, не объявят, или впредь принимать будут, то все… по извержении, иль чрез церковной суд, отданы будут к гражданскому суду»[446].