Книга Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

К этому описанию выдающегося москвоведа необходимо добавить, что после «великого» пожара 29 мая 1737 года в городе повсеместно встречались брошенные пустые дворы с обугленными остатками каменных и деревянных строений (они во множестве зафиксированы даже в переписной книге московских дворов 1742 года). Видимо, один из таких запустелых дворов в Зарядье и облюбовал слепой нищий Андрей Федулов, у которого зимой 1741 года укрывались многие воры. Осенью 1745 года известный московский преступник, беглый «фабричный» Гаврила Рыжий ночевал «близ Донского монастыря в кирпичных сараях». Там же в декабре 1747-го ютился беглый каторжник Матвей Цыган. Пойманный Каином в августе 1743 года беглый солдат Гаврила Степанов сын Богданов «жил в Москве за Сухаревой башней, начевывал в пустых сараях»[432].

Кроме этого, московские бродяги приспособили под жилье, по-видимому, все печуры в стенах Китай-города и Белого города, окончательно утративших к этому времени свое фортификационное назначение. Как мы помним, в хижине, приделанной к печуре в Китайгородской стене возле Москворецких ворот, зимой 1741 года проживал беглый солдат и «мошенник» Алексей Соловьев. По-видимому, именно там он составил свое «повинное доношение» с реестром, в котором указал имена семи десятков московских преступников. Воры Гаврила Полетаев, Василий Озеров и Тимофей Шейдяков с января того же года жили вместе «близ Москвы-реки в Васильевском саду в городовой стене в печуре». Четырнадцатилетний Дмитрий Злобин, сбежав летом 1743 года из Московской гарнизонной школы, «ночевал близ той гарнизонной школы в городовой стене две ночи». Его собратья по воровскому ремеслу беглый солдат Василий Шапошников и воспитанник гарнизонной школы Николай Котенев в августе 1745 года «начевывали близ Покровских ворот в печуре»[433]. Справедливости ради необходимо отметить, что печуры в это время использовали для жилья не только бродяги, но также и некоторые разорившиеся после пожара 1737 года законопослушные московские жители. Например, согласно исповедным ведомостям Китайгородского сорока 1748 года в приходе церкви Иоанна Богослова, что под Вязом, «после пожару» в печуре обитал наборщик Московской типографии 56-летний Василий Андреев со своей 44-летней женой Евдокией Михайловной и дочерьми — семнадцатилетней Анной и семилетней Марией[434].

Во многих местах Москвы (например, в районе современного Нового Арбата) были разбиты огороды, где обыватели сажали капусту и прочие овощи[435]. Повсюду, в особенности в ямских слободах, было большое количество всякого рода нежилых построек хозяйственного назначения (овины, гумна и т. п.), в которых легко можно было схорониться. Так, известный московский «мошенник» беглый солдат Максим Родионов сын Попов прятался в Москве «по разным гумнам и по огородам». Девятнадцатилетний беглый рекрут вор Гаврила Белозеров в ноябре 1741-го — феврале 1742 года «ночевывал в разных местах в лесном ряду в стопах и в Дорогомиловской и в Тверской Ямской слободах по гумнам, в овинах, и в сараях, и в соломе». Осенью 1741 года беглый дворовый Василий Озеров, занимавшийся домовыми кражами, «ночевывал на Москве-реке близ Москворецких ворот на лесу в шалашах, с ним же ночевывал суконного двора ученик Василей Генералшенок». Хорошо известный нам беглый каторжный Матвей Цыган в ноябре 1744 года укладывался на ночлег «в разных ямских слободах в овинах». «Мошенник» и беглый солдат Василий Шапошников после побега «ходил в Москве по разным местам и начевывал в поле подле ржаных стогов». Беглый «фабричный» Григорий Ларионов весной 1745 года проводил ночи «у Спаса Нового монастыря на берегу Москвы-реки в стопах, и с ним, Григорьем, прилучились быть для ночевания ж по сему делу приводных два человека, а именно Федор Журка да Григорий Гаврилов»[436].

Второго сентября 1745 года Иван Каин «извещал» в Сыскном приказе: «…оного де числа ходил он, Каин, для сыску воров, мошенников, разбойников и беглых салдат и, как будет за Яузскими вороты в Таганке, и в той Таганке под шалашами усмотрел он, Каин, Коломенского полку беглого салдата Масея Игольникова да при нем шубу нагольную баранью, про которую объявил ему, Каину, что де он ту шубу в той Таганке незнаемо у какога чину у проезжаго человека взял с возу с товарыщи своими…» Пойманный оказался уже хорошо нам знакомым беглым солдатом Максимом Поповым, которого доноситель уже задерживал в притоне Андрея Федулова в первую ночь своей сыщицкой биографии, 28 декабря 1741 года. На допросе в Сыскном приказе беглец, между прочим, показал: «…сего сентября 2 дня пришел он… в той Таганке на берег в шалаш с приводным ныне с ним товарищем Журавлевой фабрики с учеником Григорьем Ларионовым и легли спать, и в то де число поутру близ ранних обеден, пришед в тот шалаш, не вем чего ради, доноситель Каин, взяв их ис того шалаша… привел в Сыскной приказ»[437].

Но более всего московские воры любили собираться под мостами. По ночам мало кто решался приближаться к мостам, а уж тем более спускаться под них и проникать в эти темные дыры, населенные «подозрительными» людьми. Как мы помним, сам Иван Каин в начале своей преступной карьеры, после побега от помещика, отправился под Большой Каменный мост, где «воришкам был погост», и именно там произошло его посвящение в «мошенники». Действительно, Большой Каменный мост облюбовали многие московские преступники. Так, летом и осенью 1746 года под ним ночевал известный вор Гаврила Рыжий после побега с Большого суконного двора. Но не только Большой Каменный мост пользовался популярностью у преступников. Беглый рекрут и «мошенник» Иван Харахорка осенью 1741 года «начевывал под мостом близ Москворецких ворот». Другой беглый солдат, Савелий Ушаков, отдыхал от неправедных трудов в клетях под Косьмодемьяновским мостом около Царицына луга. 8 октября 1745 года перед ночной кражей он со своим сообщником, беглым солдатом Тимофеем Шорниковым, «пришли дожидаться ночи под Кузмодемьянской мост в клетку, в которой он начевывал, и в той клетке были два человека»[438].

Ночью 16 декабря 1745 года Каин изловил «у Балчуга под мостом» троих «подозрительных людей». Первый сказался оброчным крестьянином Василием Родимовым. Он пришел в Москву без паспорта и на улицах Москвы сошелся с таким же, как он, бродягой Гаврилой Григорьевым. На ночлег они устраивались «в печуре, которая имеется под мостом у Балчуга», вели разговоры о своей нелегкой доле, и товарищ признался Василию, «что от помещика своего беглой». Как-то раз приятели «пришли для ночевания в показанную печуру» и «усмотрели» в ней еще одного человека. Это был сын дьячка церкви Преображения дворцового села Столпина Юрьевского уезда, который, «не похотя жить при оном отце своем», бежал в Москву, где ночью ютился «на Москве-реке в стругах, а днем ходил по разным местам и кормился Христовым именем». Бродя «для прииску себе места для начевания», он «под тем мостом усмотрел… печуру, в которой имелась солома и рогожи ветхие, и он, Иван, пришед в ту печуру в вечеру, лег спать». Ночью произошло его знакомство со старожилами, и с тех пор бродяги стали «ходить по разным местам в Москве» втроем[439].