Книга Симфония тьмы - Чингиз Абдуллаев

И теперь следовало исходить из самых худших предположений овозможных действиях грозных противников, сосредоточенных против Фонда. Оливейрасжал руки. Кто мог предположить, что МОССАД сумеет договориться с русскойразведкой, выйти на Дронго и заранее все просчитать. Он в который раз подумал,что весь мир заражен бациллами сионизма и оказался у него в подчинении. Ноничего не сказал Осинскому, занятый своими мыслями.

За пять минут до перерыва Оливейра заметил, как Дронговыходит из зала. Он кивнул Брету и Хуану, показав на Осинского, и вышел изложи. За себя он не боялся. Его не могли ни в чем обвинить, документы были впорядке, а любое задержание американского гражданина Рамона Оливейры,работавшего к тому же менеджером известного композитора Джорджа Осинского,личного друга кандидата в президенты США, могло вызвать грандиозный скандал. Наэто не пойдет ни одна спецслужба мира. Он пошел к лестнице и увиделподнимающегося Дронго. На всякий случай Оливейра почему-то дотронулся до левогобока, где висел привычный пистолет, который он с разрешения охраны всегда имелпри себе.

– Добрый вечер, – спокойно сказал Дронго, –кажется, мы с вами где-то встречались.

– Не паясничайте, – дернулся Оливейра. – Чтовам нужно? Зачем вы сюда явились?

– Насладиться музыкой Осинского, – улыбнулся Дронго, –разве вам это непонятно?

– Я не хочу с вами разговаривать, – зло заметилОливейра, – вы уволены. Деньги будут переведены на ваш счет в «Сити-банк».

– А миссис Барбара Уэлш?

– Она тоже уволена. Что вам еще нужно?

– А погибшего Мартина вы тоже уволили? – спросилДронго. – Как все это глупо, мистер Якобсон. Назовите мне хотькакую-нибудь другую фамилию. Представляю, как вы злитесь, когда кто-тообращается к вам с этой еврейской фамилией. Ненависть губительна, мистер Якобсон.Или как вас там по-настоящему? Вы все еще не хотите понять, что не все событияукладываются в вашу иерархию ценностей. И не все можно объяснить с помощьютеории организованного зла в лице сионистов.

– Я не буду с вами дискутировать, – отрезалОливейра, – у нас вечером прием, и я прошу вас там не появляться. Иначе ябуду вынужден обратиться в полицию. Ваше имя вычеркнуто из списка гостей.

– Не сомневаюсь. Просто мне очень интересно знать,каким образом масонский орден сочетается с таким махровым антисемитизмом. Ведьво всем мире националисты и шовинисты считают эти два слова тождественными другдругу. Их даже так и называют – сионисты-масоны. А вы вдруг создаете свой Фонд,своего рода закрытую масонскую ложу, в которой яростно боретесь против евреев.Как это объяснить?

– Это все ваши домыслы, – окончательно разозлилсяОливейра, – мы ни с кем не боремся. Наоборот, мы помогаем многим странам вразвитии демократии.

– Которую вы всегда понимаете по-своему, – махнулрукой Дронго и полез в карман за платком: было достаточно жарко. Оливейрамоментально выхватил оружие.

– Не двигайтесь!

Дронго осторожно достал платок.

– Вы с ума сошли? – строго спросил он. –Перестаньте суетиться и уберите свое оружие. На нас обращают внимание.

Двое служащих уже подходили к ним на крик Оливейры,разобраться, что происходит. Поняв, что действительно погорячился, Оливейраубрал оружие и обернулся к подходящим людям.

– Все в порядке, – улыбнулся он, – этотчеловек наш сотрудник.

В театре все знали в лицо менеджера великого Осинского, поэтомуникаких лишних вопросов не последовало. Послышался шум открываемых дверей. Иззала начали выходить зрители. Слышались их привычные восторженные голоса. Взале бушевала овация. Раздавались привычные крики «браво».

– Ваши люди хорошо работают, – заметилДронго, – но на этот раз все напрасно, мистер Якобсон. Можете назвать мнесвое настоящее имя. Вы же понимаете, что проиграли.

Вместо ответа Оливейра повернулся, намереваясь уйти.

Дронго взглянул на часы. До назначенного на завтра штурмаоставалось не так много времени. Он должен был начаться в пять часов утра. И вэтот момент Дронго увидел Моше. Оливейра отошел, даже не попрощавшись, а Моше,увидев разгневанное лицо менеджера Осинского, направился к Дронго.

– Вы все-таки пришли, – покачал он головой.

– Я не мог. Мне нужно было поговорить с Якобсоном,чтобы разобраться до конца. И мне немного жалко Осинского. Поняв, что онираскрыты и с этим агентом влияния у них ничего не получится, они вполнеспособны убрать несчастного композитора.

– Уже нет, – возразил Моше, – мы получилисведения о том, что они готовят некий «чрезвычайный вариант». Сегодня в тричаса дня Рамеш Асанти говорил по телефону с Песахом Якобсоном. Кстати, егонастоящее имя – Рамон Оливейра. По решению руководства штурм был перенесен надесять часов.

Штурм должен был состояться завтра в пять часов утра. Еслиего перенесли на десять, значит, штурм начался сегодня в девятнадцатьноль-ноль, быстро подсчитал Дронго и снова посмотрел на часы: получалось, что вокрестностях Женевы, южнее небольшого городка Каруж, расположенного на самойгранице с Францией, уже около двух часов шел бой. И сила была явно не настороне Фонда.

– Они начали сегодня в семь часов вечера, – словноподслушав его мысли, подтвердил Моше, – поэтому я и приехал сюда за вами.Там уже все кончено, Дронго. Оливейра больше никому не опасен.

– Я в этом сильно сомневаюсь, – пробормоталДронго. – Как вы узнали об этом? Неужели смогли прослушать беседуОливейры?

– У него мобильный сотовый телефон со специальнойшифровальной системой блокировки любого прослушивания. Но американцы умудряютсяснимать показания с мембраны телефонного аппарата направленным со спутникалучом. А почему вы спрашиваете?

– Нужно поставить эксперимент, – быстро предложилДронго, – сообщить Оливейре о нападении на Фонд. Он наверняка держит свойтелефон где-то рядом. И тогда можно будет узнать, что именно они собираютсясделать. И кому он позвонит в таком случае.

– У вас мозг устроен совсем не так, как у обычныхлюдей, – изумленно заметил Моше. – Кажется, я понял ваш план. Сейчаспозвоню Вуду.

– Через две минуты я сообщу Оливейре ослучившемся, – пообещал Дронго, – а вы постарайтесь достать мнеприглашение на сегодняшний прием. Я обязательно должен быть там.

В зале не прекращалась овация. Люди Фонда действительноумели работать. Дронго прошел к левому коридору; здесь, выйдя из правой ложи,должны были появиться Оливейра и Осинский. Ждать пришлось не две минуты, ацелых четыре. Композитора не отпускали благодарные зрители. Наконец он вышел,как обычно, растроганный и почти уверенный в своей гениальности. И увиделДронго.

– Мистер Саундерс, – бросился к нему растаявшийкомпозитор, – где вы были весь вечер? Где Барбара?

– Она скоро приедет, Джордж, – сказал Оливейра,перехватывая его протянутую в приветствии руку и кивая охранникам. Брет и Хуанповели маэстро в его комнату.