Книга Полёт попугайчика - Евгения Мелемина

— Ты хочешь сказать, что у них в первый раз льется столько крови?

— Я хочу сказать, что она полезла трахаться во время месячных, — пояснил Кит, — а чертов тампон спрятала под резиновым ковриком. Это была машина моего папаши, и он месяц искал в ней разложившийся труп.

Томми приснилась груда использованных женских прокладок. Все-таки приснилась, решил он, переживая странное впечатление от рассказа Кита. Полуразложившийся труп тампона, скользкие от крови складки, короткая юбка и красно-розовая кожа бедер, плывущее в липком мареве солнце уходящего летнего дня. Образы настолько яркие, что Томми начинало подташнивать, и он безуспешно отгонял их, а они назойливо возвращались обратно, как стрекозы у ленивой разморенной реки.

Никто не сказал бы Томми подобного. Он слышал массу историй про девчонок с красивыми именами, которых так или иначе заваливали на задних сидениях машин, в кампусах летних лагерей, на лавочке в парках или на полянках в лесу, но все эти истории были красивыми и продуманными. Девчонки пахли духами и снимали с себя безупречно чистые кружевные трусики, по два с половиной часа стонали под рассказчиком, а потом уходили, оставив номерок телефона, который, естественно, сразу выбрасывался.

У этих девчонок никогда не было месячных, и они не пачкали сидения папашиной машины.

Они не вызывали в Томми тошноту, обиду и боль.

Больше он не заводил таких тем, боясь, что Кит так же спокойно и беспощадно препарирует и его. Кит был единственным, кто принимал Томми таким, каким Томми являлся на самом деле, но некоторые двери держал намертво запертыми и для него.

Запертые двери, в которые Томми теперь не решался постучаться.

Если посещения психолога приходились на раннее утро, Томми после отправлялся домой и писал воззвания своего лирического героя. Задумавшись, отвлекался от клавиатуры и черкал в блокнотике. Рисовал звездочки, треугольники, свастики и солнцевороты, покрывая ими лист за листом.

После обеда Томми уходил из дома. Кит ждал его на парковке у кинотеатра.

Они отправлялись на Полигон — так сообща, не договариваясь, окрестили то место, куда Кит привез Томми после истории со злополучными мусорными баками. Полигон находился на холме, изогнутая линия леса закрывала его от города, а дорога вилась так далеко внизу, что трудно было опознать модель машины, быстрым жуком пробегающей где-то вдали.

Машины появлялись крайне редко, Томми посчитал — в среднем три штуки за час.

Основная масса транспорта катила в город и из города по северному шоссе, а южное почти всегда было пустынным.

Кит оставлял машину внизу, вытаскивал из багажника тщательно спрятанное оружие, вешал его на Томми и приказывал:

— Бегом!

Томми бежал наверх, путаясь в сухой траве, и обливаясь потом. Кит держался позади, но почти не отставал. Эти пробежки считались частью тренировок Томми, но на самом деле Кит тренировал себя, и Томми об этом знал, но ничего не говорил.

Хоть врачи и говорили, что места переломов со временем станут крепче, чем здоровая кость, Кит все равно бегал с осторожностью. Он явно берег ногу, и страх за нее не давал ему проявить себя в полную силу.

Именно этот страх, а не травма, и был серьезным препятствием на пути Кита к футбольному полю. Телесные травмы заживают, душевные — нет.

И все же он старался. Пытался повысить нагрузки, менял маршруты на более сложные, иногда обгонял Томми, но двигался с осторожностью, которую порой сам не замечал.

Привычный к тренировкам, он все же быстро возвращался в прежнюю форму, и вскоре сменил джинсы, под которыми прятал искалеченную ногу, на длинные шорты.

Это был большой шаг вперед, и Томми ощутил быстротечность времени: казалось, совсем недавно Кит валялся в больнице носом в подушку и отказывался есть и разговаривать, казалось, совсем недавно разъяренная Минди гналась за Томми меж рядов с опешившими зрителями, но вот уже и лето перевалило за середину, и дни стали короче.

Еще немного, и зазвенят сентябрьские ветра, а значит — нужно будет возвращаться в школу.

Еще немного. Совсем чуть-чуть… рукой подать, как до вершины зеленого холма.

Томми добежал первым, наклонился, тяжело дыша и упираясь руками в колени. Мокрые волосы прилипли ко лбу и вискам, горячая футболка — к спине. Кит, прибежавший на пару минут позже, тоже тяжело дышал, но все же тише и спокойнее, чем Томми.

Он потянулся всем телом, с хрустом размял плечи.

— Как скелет, черт побери, — выдохнул Томми.

— Что?

— Когда ты так делаешь, у меня появляется ощущение, что рядом отплясывает румбу парочка скелетов.

— У меня все тело так хрустит, — сказал Кит. — Хочешь послушать?

— Нет! На хрен.

— Как хочешь.

Томми выпрямился, вытер пот со лба.

— Сколько патронов мне полагается на этот раз? Пять?

Кит не ответил. Он вглядывался вниз, туда, где на далекой обочине далекого шоссе останавливалась легко узнаваемая машина.

— Езжай мимо, — шепотом сказал Томми, тоже ее заметив. — Езжай мимо, мимо… мимо…

Машина остановилась, Томми беспомощно оглянулся.

— Иди к ней, — сказал Кит.

— Зачем? — удивился Томми. — Мы можем…

— Не можем. Они точно за нами. Если начнем бегать, нас начнут подозревать.

— А что я скажу?

— Иди, Томми, — поторопил Кит. — Я догоню и сам разберусь, ты не успеешь даже рот открыть. Только иди прямо сейчас, хорошо?

Он нервно покусывал губу.

— Слушай, если ты решил расстрелять полицейских, то я никуда не пойду, — сообщил Томми на всякий случай.

— На кой черт мне стрелять в полицейских?

— Не знаю. Мне кажется, вообще нет разницы, в кого стрелять. Поэтому мало ли…

— Быстро вниз, Митфорд! — зло заорал Кит. — Ты ведешь себя как полный идиот! Я сто раз просил — доверяй мне, делай, как я скажу! Вот и делай или катись в задницу со своими нервами!

— Ладно, я покатился, — раздраженно отозвался Томми и побежал вниз.

Его подгонял ветер и крутой уклон, и к полицейской машине Томми прибыл пыльным вихрем, опутанный вырванной с корнем травой, и исцарапанный.

Полиция приткнулась к «форду» Кита так, чтобы не дать ему уехать. Мелькнула черная форма, Томми оперся ладонью о раскаленный капот и выскочил прямо перед офицером, улыбаясь, как ребенок, впервые увидевший Санту в супермаркете.

— Привет!

Офицер — женщина средних лет, маленькая, с задумчивыми грустными глазами, повернулась и оглядела Томми с ног до головы.

— Это твоя машина?

— Нет, — радостно сказал Томми, переминаясь с ноги на ногу. — Это машина… моего друга.