Книга «Работа мечты». За кулисами индустрии моды - Джулия Менситьери

Клер связывает с «элитой, выставляющей себя напоказ». Хотя вопросы социальной интеграции и видимости занимают важное место среди причин, побуждающих работников оказаться и в особенности остаться в этом мире мечты — мечты по сути лишь воображаемой, — есть и другие причины, по которым работники держатся. Так, Зое, с которой я познакомилась во время «стажировки» у Франка, сказала мне, что зарабатывает «тысячу евро в месяц. Нет смысла просить больше, у них все равно нет денег. И я обожаю то, чем занимаюсь. Я могла бы получать больше, работая официанткой в баре, но мне это неинтересно. Мода — моя страсть». Страсть играет важную роль в ряду причин, по которым сотрудники держатся, оставаясь работать в мире моды.

Майра, недавно получив диплом, только начала работать дизайнером одежды. В конце нашей встречи она рассказывает о неожиданной трудности своей работы, о тысячах задач, которые ей приходится выполнять помимо создания одежды, о сложных отношениях в коллективе, о «резиновом» рабочем графике и о финансовой неустойчивости, с которой она сталкивается. Автономия, которую дает ей профессия, — это, как она говорит мне, «стрессовая свобода! Мы не так уж и свободны». Она подкрепляет свою мысль, отсылая к опыту своего бойфренда-актера, который сталкивается с теми же трудностями. Рассказав об этом серьезным тоном, Майра делает паузу, улыбается и говорит мне: «Ну ладно, не будем нагнетать!», а затем продолжает: «В конце концов мы продолжаем заниматься этим, потому что нам это нравится, без этого мы не можем жить. Если бы мы могли, мы бы все работали в супермаркете, в офисе, были бы адвокатами или… Без этого невозможно продолжать. Если у тебя нет страсти, ты не сможешь, правда! Ты должна идти на такие жертвы, что ты не сможешь этим заниматься, если ты не следуешь за своим сердцем».

Несмотря на разницу в возрасте и профессии, Доминик, визажистка, также определяет свою работу в категориях страсти, основополагающей для того, чтобы удержаться в тяжелые моменты в профессиях, природа которых такова, что работа есть лишь иногда и всегда предполагает неустойчивую занятость. В один из кризисных моментов, связанных с работой, Мия рассказала мне, что трудится в своей сфере уже десять лет, не достигнув ни финансовой, ни бытовой стабильности: «Это моя страсть, но через некоторое время она превращается в одержимость». По ее словам, работа — определенная форма зависимости: «Если работаешь в сфере моды, то очевидно, что ты предрасположен к зависимости… Это наркотик! И не всегда знаешь, почему ты употребляешь наркотики, ты делаешь это, потому что тебе это нравится, потому что это заставляет тебя чувствовать себя иначе, позволяет отвлечься от того, что происходит в голове, от мыслей, от проблем… Лично я живу этим как наркоман». Мия считает страсть к работе своего рода наркотиком. Работа в сфере моды вызывает привыкание, потому что она создает иллюзию, что ты можешь быть кем-то еще, кроме самого себя, она порождает своего рода галлюцинацию, позволяя оторваться от реальности. Другими словами, она позволяет приобщиться к мечте, которая в конкретном случае моды является мечтой о красоте, творчестве, престиже и власти. Людо также отмечает аддиктивный аспект страсти к работе: «Как и многие другие страсти, она движет нами изнутри, но иногда и разъедает, потому что мы всегда… нуждаемся в ней».

Во всех представленных рассуждениях страсть к работе ассоциируется с аспектом жертвенности, страдания. На самом деле этимология слова «страсть» (passion) восходит к латинскому глаголу patior, что означает не только «страдать», «терпеть», но и «позволять», а также к греческому существительному «патос», обозначающему желание и сильные эмоции, которые могут быть связаны со страданием. Это подтверждает, что работа в сфере моды предполагает эмоциональный труд. Однако цена этой страсти высока, поскольку она включает в себя различные формы прекарности, а также отношения доминирования и эксплуатации, в том числе иногда включая отношения с самим собой.

Этимология слова «страсть» полезна для анализа роли этого аффекта в практике труда (Ballatore et al. 2014), так как она фиксирует противоречивые аспекты работы в моде. Страсть к работе может означать как то, что субъекты действуют в соответствии со своей склонностью, которая воодушевляет, подпитывает и вознаграждает их, так и что те же самые субъекты могут действовать под ее влиянием, чувствовать себя «под-властными», страдать от нее, как наркоман страдает от своей зависимости. В свете этого наблюдения правомерно ли говорить в отношении механизмов добровольного подчинения, описанных в этой книге, о самоэксплуатации?

Леонард заявляет, что испытывает страсть к визажистике, но еще больше к самовыражению. Розалинд Гилл и Энди Пратт исследовали формы прекарности, вызванные нематериальным трудом в культурной сфере (Gill & Pratt 2008). В частности, они подчеркивают роль аффекта в тех сферах деятельности, где люди говорят о своей работе в терминах личной самореализации, удовольствия и самовыражения, используя любовную лексику. Так эти исследователи выявляют характеристики эмоциональной, полной чувств работы. Помимо эмпирического вклада, достоинство работы Гилл и Пратта состоит в том, что она указывает на неоднозначность эмоционального компонента в постмарксистских теориях (культурного и нематериального) труда. Хотя, с одной стороны, постмарксисты (справедливо) утверждают, что человеческий труд всегда эмоционален и что этот аспект свойственен не только нематериальному труду, с другой стороны, они представляют эмоциональный компонент как элемент, неподвластный капиталу, и таким образом приписывают ему внутренне трансгрессивный и революционный характер. Указывая на это скрытое противоречие — если любой труд аффективен, получается, что любой труд революционен, — Гилл и Пратт также отмечают, что рассматриваемые теории не учитывают многочисленные негативные эффекты, вызываемые эмоциональным трудом, а именно: эмоциональное истощение, нестабильность, соревновательность, индивидуализацию, принуждение, самоэксплуатацию, а также интернализацию и тривиализацию отношений доминирования и форм субъективации, навязанных этими профессиональными мирами. Гилл и Пратт справедливо говорят о необходимости «рассматривать вместе» (Ibid.: 16) удовольствие и удовлетворение, которые дает работа, а также прекаризацию, которую влечет за собой аффективный компонент постфордистской работы. Ведь аффект, утверждают они, не может быть понят как в значительной степени автономный и, следовательно, находящийся вне отношений власти. Таким образом, страсть к самовыражению, в смысле удовольствия и личного удовлетворения, может быть осознана только в сочетании со страстью как зависимостью, то есть с готовностью претерпевать, выносить и держаться, выходя за собственные пределы, а значит с самоэксплуатацией. Эти два измерения неразделимы, потому что «удовольствие стало дисциплинарным механизмом» (Ibid.: 17).

Эти аргументы подтверждают, что отношения между субъектом и властью лежат в основе процессов господства — в том числе над самим собой — в постфордистском капитализме. Однако, как уже было сказано выше, цель данной работы не в том, чтобы доказать, что