Книга «Работа мечты». За кулисами индустрии моды - Джулия Менситьери

которая ей нравилась, и выход из финансовой и бытовой прекарности — должность была стабильной, и платили около 9000 евро в месяц без вычета налогов. Хотя это был художественный компромисс, поскольку речь шла о коммерческом издании, и хотя Селин, ее агент, пыталась отговорить ее, Мия приняла предложение. После испытательного срока, за которым последовал срочный контракт, в журнале сменился директор, и Мие пришлось уйти, не успев получить право на пособие по безработице. С тех пор Селин, с которой у Мии сложились псевдодружеские отношения, больше не предлагает ей работу и игнорирует телефонные звонки. Большинство ее друзей и фотографов, с которыми она работала в прошлом, поступают так же. Более того, впервые за многие годы она не получила ни одного приглашения на показы недели моды. Мия много раз говорила мне, как тяжело больше ни для кого не существовать, не получать ответа на имейлы, эсэмэски, звонки. Она жила на сбережения, которые накопила, работая в издательстве, но больше не справляется. Она говорит, что этот неожиданный отказ в признании задел ее психологически (Castel 1995), но она не может себе представить работу за пределами этого мира: «Нормальная работа? Нет, никогда. Я не могу. Моя работа — это моя жизнь».

Мода: какое место занимает исключительность?

В некоторых аспектах мода — это мир исключений: из‑за символических репрезентаций, представляющих ее как пространство мечты, а значит желания и ухода от реальности; потому что этот мир строится по свойственным ему законам; и, наконец, потому что он предоставляет завидное место тем, кто в социальной и семейной жизни испытал «опыт извне» (Фуко 2012). Мир моды — это также символическая локация, влиятельность которой проистекает от демонстрации исключительности: нахождения вне нормы, правил и законов. Хотя система моды демонстрирует все характерные черты современного капитализма (структурное неравенство в перераспределении богатства, дифференцированный доступ к глобализации и неравная мобильность, делокализация, индивидуализация труда и прекарность, а также динамика субъективации и подчинения, характерная для современных форм труда), ее имидж и престиж основаны на «фантазии об экстерриториальности» и на «артефакте исключительности» (Agier 2013a). Состояние исключительности не навязано, напротив, оно востребовано, потому что престиж заключается в том, чтобы находиться там, где быть дано не всем, а именно в мире мечты и на «пересвеченной» звездной сцене.

Перечисляя определяющие принципы гетеротопий, Фуко объясняет в пятом пункте, что гетеротопии «предполагают некую систему открытости и замкнутости, которая одновременно и изолирует их, и делает их проницаемыми. [Это пространства, которые] выглядели совершенно открытыми, но, как правило, скрывали в себе любопытную отключенность от мира; в такие гетеротопичные местоположения мог войти каждый, но, по правде говоря, это было всего лишь иллюзией: мы полагаем, что проникаем туда, но самим фактом входа оказываемся исключенными оттуда» (Фуко 2006: 202). Мода является гетеротопией и по этой причине тоже: снаружи она выглядит как однородный мир, полный блеска и света, но стоит переступить порог, как обнаруживаешь донельзя структурированное пространство, которое функционирует на основе постоянных экономических, социальных и символических исключений.

Тем не менее мир моды включает в себя тех, кто находится за пределами нормы. Отношения между нормой и исключением являются фундаментальной особенностью гетеротопий, поскольку те представляют собой «социальное, политическое и моральное зеркало» (Agier 2013a) общества. Во время интервью Клер настаивает на том, что, несмотря на свои суровые правила, мода — это убежище для тех, кто находится за пределами нормы:

Эта работа обеспечивает социальный реванш для таких людей. Если тебя не очень уважают свои, ты можешь проявить себя в моде, потому что даже если ты еврей, если ты гомосексуален, у тебя черная кожа или ты чрезмерно эмоциональный, ты можешь добиться успеха. Это также история о гадком утенке. Гадкий утенок, который находит место, где есть такие же люди, как он, где все очень эмоционально, где все работает в соответствии с «мне нравится», «мне не нравится», «я не очень хочу», «я хочу».

Некоторые субъективности, считающиеся «девиантными» (Becker 1985), маргинальными или стигматизированными вне гетеротопии, внутри нее возводятся в норму. В моде нормализация определенного типа исключений такова, что когда работники уходят из этой сферы, распрощавшись с ее эстетическими правилами, и сталкиваются с реальностью, они ощущают несоответствие.

Клер и Матильда противоположны друг другу по своему экономическому, социальному и профессиональному статусу: первая училась в престижных заведениях и имела стабильную и хорошо оплачиваемую работу на руководящих должностях в сфере моды. Вторая — самоучка в области фотографии, из рабочей семьи, относит себя к простым работницам (которых в индустрии моды называют «маленькими ручками»); придя в эту сферу, она имела низкооплачиваемую и нестабильную работу. Однако обе прошли через эксплуатацию и самоэксплуатацию, а также некую форму отчуждения от внешнего мира из‑за чрезмерной занятости. Лишь покинув эту среду, они смогли оценить масштаб ее исключительности. Например, Матильда говорит: «Теперь, когда я езжу в метро, я вижу нормальных людей, и это странно для меня». Когда я спрашиваю, что она подразумевает под словом «нормальный», она отвечает: «Думаю, я определяю все это в связи с уже существующими шаблонами, с тем, что было навязано, с визуальными, эстетическими иерархиями, от которых мы все зависим». Эти «визуальные иерархии» — иерархии, воздвигаемые системой моды для того, чтобы за образом своего рода эстетического сообщества, основанного на общих ценностях, связанных с внешним видом, скрыть структурные иерархии, характерные для капитализма. Клер после ухода из индустрии также заметила, что жила в системе исключения по признаку внешности. Она рассказывает, какое экзотическое чувство испытала, глядя, как ее дочь играет на гитаре в районном культурном центре:

Они одеты черт знает как, они толстые — телеса выпирают из футболок, они кайфуют <…> и тогда я действительно осознала это, сказав себе «они же одеты черт знает как»; они крутые, им хорошо, они расслаблены, и их не волнует, что у них лишний жирок, они выставляют себя напоказ, но искренне, и это прекрасно. Я подошла к толстой даме и сказала: «Вы отлично поете, это очень классно». Я чувствую, что ко мне вернулась человечность, и это приятно.

Мода — это гетеротопия, потому что черты, составляющие ее исключительность, эмансипацию от нормы, в действительности являются лишь перевернутым зеркалом этой нормы. В капитализме гетеротопии необходимы и органичны; они служат для подтверждения правил, прав и ограничений, которых должны придерживаться те, кто внутри.

* * *

Несмотря на все ограничения, то, что вы находитесь в мире моды, «сразу же позиционирует вас социально», как говорит Филипп, и «позиционирует вас» в том состоянии исключительности, которое