Книга «Работа мечты». За кулисами индустрии моды - Джулия Менситьери

работники моды вопреки их собственной воле порабощены некой властью, которая проникает в самые дальние уголки их субъективности. Вместо того чтобы пытаться разрешить это противоречие, я считаю, что необходимо в ином масштабе рассмотреть связь между трудом страсти и прекарностью. Последняя действительно принимается в качестве цены, которую приходится платить за желанную, страстную, творческую, приносящую удовлетворение работу. Связь между нормализацией прекарности и самоэксплуатацией является для исследователей Андреа Фумагалли и Кристины Морини фундаментальной чертой трансформации труда в современном капитализме:

Новый язык полезен. В таком языке слово «безвозмездность» занимает центральное место. Здесь мы наблюдаем попытку радикально изменить характер отношения штатного сотрудника к своей трудовой деятельности, в частности, путем разработки новых механизмов вовлечения, которые не учитывают ценность денег. Прекаризация как потеря гарантии на непрерывность доходов и прав требует искусственного энтузиазма, самовнушения, достаточно сильного, чтобы успешно увлечь субъекта до такой степени, что он согласится пожертвовать собой в режиме добровольной работы (Fumagalli & Morini 2010: 74).

Таким образом, описанный здесь процесс субъективации и распространение типа «гибкой личности» (Holmes 2002) являются признаками серьезной антропологической трансформации, в рамках которой работа больше не рассматривается как источник экономического капитала, но как элемент, придающий смысл жизни. Однако важно подчеркнуть, что эти преобразования выгодны капиталу (представленному в контексте моего исследования индустрией моды во всех ее проявлениях), который может заставить людей работать и извлекать из них прибыль без необходимости платить им зарплату. Ибо если эти аспекты широко представлены в упомянутых культурных, художественных и креативных индустриях, то особенно ярко они проявляются в случае работы в сфере моды: режимы безвозмездности и самоэксплуатации, описанные Фумагалли и Морини, в этом случае оказываются задействованы в производстве в интересах одной из самых мощных и богатых индустрий современного капитализма. Таким образом, вопрос эксплуатации ставится конкретно, и не имеет значения, является ли эта рабочая сила физической, когнитивной, эмоциональной, творческой, связанной с межличностными отношениями или аффективной, поскольку индустрия моды в своем материальном и нематериальном производстве использует все эти вариации.

В книге с символическим названием «Felici e sfruttati», то есть «Счастливые и эксплуатируемые», Карло Форменти указывает, что процесс психологизации экономических отношений путем сведения поведения социальных субъектов к субъективным мотивам — это «трюк, старый как мир» (Formenti 2011), суть которого — сокрытие эксплуатации. В случае с работниками интернет-сектора, которых он опросил, а также в случае с работниками моды и работниками нематериального труда в целом фокус состоит в том, чтобы создать и распространить дискурс, пропагандирующий неденежные вознаграждения за труд. Форменти замечает, что, несмотря на трансформации, вызванные постфордизмом, динамика экспроприации (в марксистском смысле отчуждения рабочей силы и продуктов этой силы, материальных и нематериальных благ рабочих) фактически одинакова в разных фазах капитализма с одним важным отличием: сегодня экспроприация относится как к ресурсам, которые он называет природными[132], так и к социальным, коммуникативным или аффективным практикам. Автор заключает: «Вместе со значением слова „труд“, которое все больше накладывается на сам жизненный опыт, меняется и значение таких понятий, как эксплуатация или отчуждение» (Ibid.: 99).

Мы знаем, что отчуждение в классическом смысле, заложенном в него Марксом, происходит от отдаления работника от продукта его труда и превращения человека в машину посредством выполнения монотонной физической работы (Маркс 1983). Так что же происходит с отчуждением в системе, где субъективность и аффект занимают центральное место с точки зрения производства и прибыли? По мнению философа Брайана Холмса, новые формы отчуждения являются следствием чрезмерной индивидуализации труда, а также размывания границ между производством и потреблением, между рабочим временем и временем жизни (Holmes 2002). Это то, что другими словами сказала Мия, когда я спросила, готова ли она, столкнувшись с перечисленными трудностями, отказаться от работы в сфере моды: «Сегодня — нет, не смогла бы. Потому что это работа, которая наполняет тебя до краев. Она наполняет твою жизнь!» Работа в сфере моды наполняет жизнь, потому что составляет огромную часть существования работников, и не только с материальной точки зрения. Она также захватывает пространство межличностных отношений, которые оказываются в серой зоне между личным и профессиональным. Более того, она оцепляет пространство тела и субъективности, которые должны создавать себя и держаться, то есть конструировать уникальность личности и подчиняться правилам игры. Таким образом, предоставляя место внутри мечты, работа в сфере моды также колонизирует локус социальной идентичности, которая напрямую связана с тем миром, где человек осуществляет свою профессию.

Итак, работа в области моды означает работу, которая наполняет тебя, в том смысле, что она является источником удовольствия и удовлетворения, но также и потому, что она заполняет все жизненные пространства, включая те, которые во времена фордистского труда относились к частной сфере, предполагавшей возможность существовать вне профессиональной сферы как субъективно, так и социально. Таким образом, работники больше не отчуждены от своих импульсов, аффектов и желаний, но скорее теряют себя как личность (в смысле единиц, составляющих политическое общество) из‑за стремления «быть там».

В целом новые формы отчуждения возникают из‑за исчезновения границ между субъектом и работой, поскольку, как говорит Мия, несмотря на зависимость, эксплуатацию и прекарность, она не может представить себя нигде, кроме как «там», в мире моды, потому что «[ее] работа — это [ее] страсть, [ее] жизнь».

Эпилог

Тяжесть нашей работы компенсируется красотой того, что мы создаем[133].

Все хотят этого. Все хотят быть нами[134].

Расширение панорамы

Итак, как мы обнаружили, существует значительный разрыв между образами мечты, роскоши и гламура, распространяемыми модой и продаваемыми в форме модных изделий, и зачастую нестабильным и неоплачиваемым трудом, создавшим их. Если в мире моды и есть константы или особенности, которые характерны для всех работников, то это объем и интенсивность работы. Стажеры, швеи, дизайнеры, независимые модельеры и даже креативные директора крупных элитных домов, а также журналисты, дистрибьюторы, вышивальщицы, парикмахеры, стилисты, байеры и фотографы — все они очень много работают, недосыпают и крайне мало времени посвящают жизни вне работы. Условием доступа в мир моды является полная преданность своему делу. Несмотря на жесткие ограничения, связанные с этим образом жизни, моду выбирают в качестве профессии из‑за того значения, которое она придает эстетике, красоте и роскоши, из‑за желания творить, из‑за видимости и социального статуса, которые предоставляет этот мир. В моде престиж и прекарность идут рука об руку.

В некоторых аспектах мода — это «другое» место по отношению к обычному порядку вещей, место, управляемое особыми правилами и динамическими силами. Чтобы «быть там»,