Книга Сумрачные дни рассвета - Егор Анатольевич Августинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскрывая тайны существо.
Я ненавидел с детства радость,
Я презирал, людей и свет!
За то, что все такая гадость,
Что вызывает рвотный смех.
Мне трудно вспомнить, все что было,
Мне трудно ненависть скрывать!
К тому, кого боготворили,
И к тем, кого готов распять.
Я рос, с годами стало хуже
Понять, что правда, а что лож.
Где истина повсюду лужи,
И в них стекает чья-то кровь.
В лет семь, хотел быть камнем,
Чтоб боль свою не ощущать.
А в девятнадцать быть солдатом,
Чтобы за боль свою воздать.
В меня вонзали иглы колко,
Отверткой разрывали плоть.
И это все лежит в основе
Общение, где есть лишь сброд.
Но после множества стенаний
Решил я человеком стать,
А чтоб понять, как это сделать
Стал мир я в корне познавать,
И как-то раз уже под вечер,
Нашел я утверждение одно,
Чтоб стать кем хочешь, вкуси частицу ты его.
Я долго думал и мечтал.
Планировал, людей искал.
Вот первая моя обновка,
Была завернута в обертку.
В ярко розовых туфлях,
Она пошла одна, не ах.
Был план и было ярое стремленье,
Пронзился крик и я для успокоенья
Вел ей волшебный препарат,
Который я нашел в составе трав.
В роскошно бледном преломленье,
Ночного света от луны.
Она лежала в усмиренье,
Духи ее полны весны.
Но вот уже погасли зори,
Теперь, я в домике своем.
В нем тихо, мрачно и просторно,
В нем двое, я и ужин мой.
На пиджаке моем частицы.
Кровавый след на полотне.
Они разлились словно птицы,
В небесно-яркой синеве.
Я подношу к столу поднос,
С глаз вытирая слезы.
Сажусь на белую тафту,
Расчесывая волос капну и поправляю розы,
Я разрезаю нежно мясо,
Кладу ее тихонько в рот,
И ощущаю снова пламя,
И трепет обуял до ног.
Но вот теперь настало время
Приправу главную подать,
Теперь я разрезаю тело
Чтобы его с сосудов медленно достать,
Порез блистает красной краской,
Сверкает лезвие ножа,
Из раны капает на мясо
Теперь частица, ты моя!
Я вспоминаю, это день доселе,
Когда я человеком стал,
А не будучи, под наблюденьем
Простой невольный маргинал.
Вот исповедь пришла к исходу!
Исходу духа моего,
И я готов постичь природу,
Огня в котле моем в аду!
Но раз котел стоит там славный,
Меня в нем будут запекать,
И есть меня там будет главный,
Чтоб тоже человеком стать.»
Здесь обрываются страницы,
Лишь на обложке есть строка!
18.. А. Д. …отх.
И тем закончен мой рассказ
О веке мук и жгучих фраз.
37. «Кружится мир, подходит к горлу…»
Кружится мир, подходит к горлу,
Давно прогнившая еда.
Здесь давят головы упорно,
Давно засевшие слова.
Ты образцом казаться должен,
И позабыть свои права.
Здесь море должно быть черным,
И черно-белыми дела.
Оттенки равенства упорны,
В своих воззрениях сильны.
Однако ты уж слишком рослый,
А вы здесь чересчур умны.
Оденьте белые халаты,
Снимая черный балахон.
Теперь вы верные солдаты,
Терпеть готовы через стон.
Уже тошнит от этой пищи,
Которой кормят по утрам.
Не знанием, а нарциссизмом
Уже воняет тут и там.
В дрянной, истрепанной обложке,
Осталась мерзкая душа.
Которая живет лишь прошлым,
Все память снова вороша.
38. «Я не могу сказать здесь слова…»
Я не могу сказать здесь слова,
Я не могу сейчас уйти.
И мне приходится все снова,
Чемоданчик свой нести.
Я разучился говорить,
Мой голос уж давно осип.
И я пугаюсь каждый раз,
Как слышу собственный рассказ.
В кармане старые объедки,
Во рту растаяли таблетки.
И снова с грустной головой,
Я забываю голос свой.
39. «Растрепанные волосы и порваны штаны…»
Растрепанные волосы и порваны штаны,
Все это не от вольности,
А от финансовой дыры.
И я совсем не жалуюсь,
Я хорошо живу.
Вот только стричь ли волосы?
Ай ладно, так схожу.
Заплатку снова ставили,
И снова их порвал.
Прикрою пока лапаю,
Которой взятки брал.
Я не страдаю с голоду,
Я не плачу налог.
Я проживаю с гордостью,
Оставшийся свой срок.
40. «Нас общество божественно храня…»
Нас общество божественно храня,
Ломает каждое столетье.
То тем, что множество тебя,
То тем, что нет тебя на свете.
В глухих стена и мрачных подземельях,
В слепцах и сломанных руках.
Трепещут птицы поднебесья,
Укутанных в густых смолах.
Исконно вольные создания,
Застряли в вечной суете.
И бьются головы о знамя,
Чужих господ, в изогнутом хребте.
Лишь крики мысли заглушают,
О ненавистной им вражде.
Непонимание рождая,
Среди отважных палачей.
Изнемогая с каждым криком,
Опустошая этот мир.
О искушенная обитель,
Пустых голов и сильных голосов.
Сердито восседает стражник,
Безвольный, сломанный беглец.
Он подчиняется приказам,
Ведь сам приказывать хотел.
Рядами выстроились пушки,
Открыт огонь по воробьям.
И захлебнутся в этих тушках,
Стрелки, защитники всех стран.
Умрут лишь те кто пожелает,
Другим мучения дано.
Они сознанье проклинают,
Не понимая ничего.
И ввысь взлетая, тонем в море,
И вниз паря идем на дно.
Извечно попадаем в смолы,
И в этих смолах мы живем.
41. «Здесь мысли взяты по наследству…»
Здесь мысли взяты по наследству,
А чувства выжжены в груди.
Как одиноко в мире сердцу,
Искать знакомые огни.
Здесь ночь сменяется туманом,
Дома – развалины от храма.
И каждый дым сулит беду,
В кострах сжигают веру тут.
В дворцовых залах по углам,
Терзают псы остылых дам.
И лишь наместники войны,
Не любят здешней тишины.
За каждый шаг, звучит набат,
И каждый строй, вздымает вой.
Здесь черный дым, огнем храним,
А житель, воплями гоним.
Роняя в землю свою кровь,
Как удобряет почву плоть.
Врастают в тело дерева,
Богатый лес, бедна страна.
И слезы здесь текут ручьем,
Озера, море, водоем,
Сольются по стране героев,
Погибших просто так людей,
И их измученных семей.
Мы не помним горя но,
Этот лес стоит давно.
И это озеро и храм,
Благоговеньем веет нам.
42. «Пустые дни, седые мысли…»
Пустые дни, седые мысли,
Молчит забытая тоска.
Все происходит слишком быстро,
Как
