Книга Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия - Александра Горовиц

Один энергичный коричнево-белый пес, вроде гончей, подбежал к нам, несмотря на сопротивление хозяина, которого он увлек за собой на поводке. Его запах показался Фину особенно интересным – и наоборот. Собаки бодро завиляли хвостами, высоко их задрав, и перешли к сложному танцу взаимного обнюхивания. Я называю это танцем потому, что они двигались, как давние партнеры по танцу, совершая некоторые движения одновременно, а другие – в ответ на действия партнера: сначала взаимное обнюхивание низа живота; стойка с прижатыми друг к другу мордами; круговое движение, во время которого каждый пытался сунуть нос под хвост другому. Я улыбнулась женщине на другом конце поводка: мне показалось это уместным, раз уж наши собаки знакомятся. Это была высокая женщина в дождевике, хотя дождем сегодня и не пахло. У нее была дорогая стрижка, но лицо казалось усталым, тревожным. Она через силу улыбнулась мне. Интересно, что узнал Фин, обнюхав ее собаку: ее настроение, мысли, болезни? Беннет Лорбер нюхает образцы тканей пациентов. Люди, если их долго тренировать, могут различать запахи болезней. Во времена, когда осмотр пациента производил человек, а не компьютер, опытные врачи диагностировали болезнь по запаху. Утверждалось, что люди, которых в XIX веке называли “умалишенными”, lunatics, пахнут, “как желтый олень или как мышь” (это подразумевало, что человек знает, как именно пахнут названные животные; возможно, после того, как человеку удается понюхать “умалишенного”, это становится очевидным). Тиф пахнет как свежий серый хлеб; корь – “как свежевыщипанные перья”; чесотка пахнет плесенью; подагра – молочной сывороткой; туберкулез напоминает выдохшееся пиво; а диабет имеет невыносимо приторный запах, напоминающий гнилые фрукты.

Наш новый знакомец внезапно решил, что ему пора, и увлек за собой хозяйку, оставив шлейф запахов. Фин повел вслед носом, повернулся и затрусил прочь. Я удержалась от того, чтобы повести носом вслед женщине. Следующие несколько минут прохожие нам не встречались, и Фин принялся за улицу. Он совал нос во все отверстия. Я узнала благодаря прогулкам с ним, что в нашем районе очень много низких подвальных окошек, и каждое, судя по всему, испускает массу притягательных для собак ароматов. Очень привлекательны были также промежутки между едущими машинами, потому что они позволяли нюхать ароматные потоки воздуха с другой стороны улицы. Немало времени мы уделили фонарям. Большую долю занятий Фина я бы охарактеризовала как проявление оживленного интереса, но когда мы подошли к большому мусорному контейнеру у края тротуара, я познакомилась и с его страхом. Кусок брезента, которым был прикрыт контейнер, оторвался от креплений и стучал на ветру. Этот звук резко отличался от хлопков желтой ограничительной ленты, огораживающей квадрат свежего бетона неподалеку. И лента, и хлопающий брезент, судя по всему, приводили Фина в ужас. Но он держался. Не сдавая позиций, он насколько мог потянулся вперед, не двигаясь при этом с места, и осторожно поднес нос к загадочной ленте. Через десять секунд – семьдесят вдохов – он установил, что лента безопасна, даже скучна, и мы двинулись дальше. Я прислушивалась к звукам ветра. Я пыталась услышать улицу ушами звукорежиссера. Деревья с округлыми листьями шелестели не так, как дубы – и оба этих звука отличались от шороха липовых листочков. Фина, судя по всему, все эти звуки ничуть не интересовали.

У него на уме было другое. Внезапно, после вялой пробежки, он натянул поводок и, выставив нос вперед, куда-то устремился. Мы пришли к крыльцу невысокого жилого дома. Каждую неделю я зачарованно смотрю, как нос Фина ведет его по направлению к кучке обслюнявленных теннисных мячиков, которые ждут в зарослях плюща с тех пор, как мы приходили сюда неделю назад. Но сегодня, похоже, нос его подвел: мячей не было. Там не было вообще ничего. Только равнодушная закрытая дверь.

Минуты через три на ступеньках появилась женщина, которую я помнила по утренним прогулкам с собакой. Она вышла со своим питомцем на короткую полуденную прогулку. Женщина объяснила, что пришла домой совсем недавно. Я, слегка смутившись, попыталась объяснить ей, что мы делаем у нее на крыльце, а Фин при этом радостно вилял хвостом. Скоро он уже был готов идти дальше, а мне, напротив, хотелось задержаться – я не понимала, как он сумел найти дом этой женщины.

На самом деле ничего удивительного. Хотя на домах обычно нет бросающихся в глаза признаков их жильцов, каждый все равно оставляет следы – характерные запахи в отпечатках ног и целое облако ароматов в воздухе. Если вы зайдете в лифт сразу после того, как из него вышел надушенный или курящий человек, вы поймете, что я имею в виду. Собаки, даже те, которых специально не тренировали ходить по следу, умеют улавливать наши запахи и определять направление, в котором ушел носитель запаха. В каждом отпечатке ноги запах более слабый или сильный по сравнению с предыдущим и следующим отпечатками. Самый свежий отпечаток пахнет сильнее всего, а старый имеет самый слабый запах. Для собак-ищеек пяти шагов достаточно, чтобы определить направление движения по изменению концентрации запаха.

Фин понял, что женщина недавно пришла домой, по отпечаткам ее ног. Для него квартал усеян знаками присутствия знакомых и незнакомых людей и собак. Всякий раз, когда я выхожу из дома, я вижу наш квартал более или менее одинаковым. Для Фина же все по-другому, и неудивительно, что он останавливается каждый раз, когда мы выходим из дома: для него улица совершенно новая, хранящая запахи тех шести часов, которые прошли с момента последней прогулки.

Впереди был длинный участок без единого заборчика, фонаря или пожарного гидранта, и этот участок мы преодолели в хорошем темпе. Хотя исходно я собиралась наблюдать за тем, за чем наблюдает Фин, я обнаружила, что в основном наблюдаю за ним самим. В конце концов, подумала я, он тоже часть квартала – как и остальные собаки, мимо которых мы проходили каждый день. Я сосредоточилась на его поведении. Пес нес хвост высоко, свернув его в приветливое колечко. Он шел характерным шагом. Собаки, как и люди, могут ходить по-разному: шагом и трусцой, рысью и иноходью, а в крайних случаях бежать галопом. Мимо столбиков Фин двигался шагом: его задняя левая нога неторопливо следовала за передней левой, а затем задняя правая нога следовала за передней правой. Такой шаг называют небрежным: отпечатки ног, которые оставляет идущая шагом собака, не накладываются друг на друга; вместо этого отпечатки передней правой и задней левой ног слегка перекрываются, образуя четкий след каждой лапы. Глядя на то, как Фин шел, слегка покачивая боками, я подумала, что слово “небрежный”, хотя и придумано специалистами, совсем не подходит для обозначения этого шага. Возможно, лучше подошло бы расслабленный или беззаботный. Это был свободный легкий шаг, на который Фин, похоже, тратил примерно столько же сил, сколько я – на то, чтобы переставлять ноги.

По длинному пустому участку Фин бежал рысью. При таком передвижении задние ноги догоняют передние; при шаге нога с одной стороны опускается на землю, а нога с другой стороны при этом вытянута как можно дальше вперед. Когда я бегу вместе с Фином, ему приходится переходить на галоп, при котором в некоторый момент ни одна из ног не опирается на землю. Когда Фин бежит галопом, он одновременно отталкивается обеими задними ногами, толкая себя вперед. На улице к нам приблизилась собака – иноходью: обе ноги с одной стороны двигались одновременно, после чего переставлялись обе ноги с другой стороны. Из-за этого собака переваливалась с боку на бок и выглядела довольно комично. Рядом с собакой-иноходцем шел мужчина, держащий обе руки в карманах, с поводком, намотанным на запястье. Он не размахивал руками при ходьбе и, казалось, тоже передвигался иноходью. Эван Джонсон, наблюдая со мной за прохожими, рассказал, что млекопитающие и рептилии движутся по-разному: у млекопитающих верхняя часть спины и плечи обычно движутся в противофазе с тазом; рептилии же переваливаются взад-вперед, одновременно переставляя ноги с одной стороны тела. Так вот: эта пара выглядела совершенно по-рептильному.