Книга «Работа мечты». За кулисами индустрии моды - Джулия Менситьери

или коммерсантами.

Свидетельство Филиппа сводит воедино причины, обычно упоминаемые работниками моды, когда они объясняют свое желание работать в этой сфере. Несмотря на разный возраст, профессии, происхождение и биографии, причины, подтолкнувшие их перейти границу, которая отделяет потребителей мечты от тех, кто ее создает, повторяются из интервью в интервью. Элинор — американка, модный фотограф и бывшая модель шестидесяти лет. Она родилась в начале 1950‑х годов в маленьком провинциальном городке в США: «У моей матери всегда был журнал Vogue, и это было для нее спасением. Мой отец в конце концов оставил ее, и журнал стал всем, что у нее было. Ей не нравилась ее работа, поэтому я думаю, что мода была для нее спасением». Элинор выросла в мире, где мода, в виде модных журналов, была мечтой, позволявшей забыть о реальности. Двадцатитрехлетняя Майра из небольшого фламандского городка только что окончила факультет дизайна в La Cambre[127]. Когда я спрашиваю, как она пришла к этому, она также объясняет, что на нее повлияли журналы:

Ты спрашиваешь сама себя в детстве: «Что бы я хотела делать в будущем?» И принимаешься мечтать! Думаю, когда ты маленький, ты видишь самую разную рекламу и говоришь «вау». Я вклеивала рекламные изображения в дневник и думала: «Как бы я хотела быть похожей на нее». <…> Это мир мечты. А в Париже, когда видишь модную одежду, говоришь себе: «О, если бы у меня была такая одежда, возможно, у меня была бы и соответствующая жизнь». <…> Это завораживало меня, и я решила посмотреть, что происходит «за кулисами»… Я узнала, как осуществляется производство. И вдруг мое отношение ко всему этому изменилось, и мне захотелось скорее создавать, чем покупать.

В случае Элинор и Майры, а также Тьерри, Людо и многих других моих респондентов желание работать в сфере моды было продиктовано вкусом к красоте и роскоши, а также потребностью стать частью изображаемой в женской прессе и рекламе мечты, которая представляет собой бегство от реальности или от нормы, вызывающих фрустрацию[128]. Стремление к эстетичности и утонченности сочетается с отказом от «работы, которая не вызывает желание мечтать», по словам Филиппа, то есть от обычной жизни, символом которой является классический штатный работник. Поэтому их мечта — это также мечта от противного: мир моды выбирают не только за его специфические качества, но и за то, чем он не является, чему противостоит. Так, например, Людо объясняет, что он пришел в моду, потому что она предлагает альтернативу слишком упорядоченной жизни.

Таким образом, мода — это способ уклониться от определенного типа корпоративной занятости и связанной с ним жизни и представлений. Хотя работа в сфере моды подчиняется иерархии и правилам, она обладает аурой исключительности, которая высоко ценится работниками. Исключительность и привилегия «быть там» заключаются в том, чтобы не вписываться в представления о норме, толпе и практиках масс — включая массовые формы вовлечения в занятость.

Антагонистическое отношение к норме касается и субъективности работников моды. Как говорит Маргерит: «Мода объединяет, обособляет людей, у которых, возможно, есть проблемы в отношениях с собственным телом, с обществом, с другими, — в результате довольно много людей находятся на грани, но у них есть эта креативность, хрупкость, возможно, даже невроз, которые могут стать материалом для искусства. В этой среде люди хрупкие». В моде, по мнению Маргерит, хрупкие субъекты могут найти свое место. Такого же мнения придерживается и Клер, бывший менеджер коллекций, консультант и тренд-аналитик с тридцатилетним опытом работы в секторе производства предметов роскоши. Во время нашего длинного интервью она сказала, что «в моде нельзя оказаться случайно», потому что это «профессия для изгоев»:

Это профессия для изгоев, потому что ею всегда занимались евреи, гомосексуалы, люди, которым заниматься другими профессиями было запрещено. Фактически это те, кто в собственных семьях тоже являются изгоями. Ты оказываешься в моде, потому что гомосексуален, и на тебя косо смотрят, потому что ты гиперчувствительный, а это нехорошо, потому что ты креативен и потому что это не настоящая работа.

Такие высказывания создают образ гостеприимной среды, которая предлагает завидное место индивидам-маргиналам или тем, кто подвергается дискриминации в рамках символических иерархий нормальности:

Это своего рода безумие, люди ищут социального признания и, соответственно, принятия своей семьей, они мстят за то, что с ними плохо обращались, за то, что к ним плохо относились в собственной семье или стране или исторически существовала дискриминация. Думаю, за интересом к моде всегда стоит символический образ ткани, защищающей от наготы и позволяющей создавать связи, формировать аффекты. Можно это сопоставить с мышечной тканью, социальной тканью, с идеей присоединения к сообществу.

То, что превращает работников моды в элиту желания, исключительное сообщество, это не только проекция мечты, объектом которой они являются, но и тот факт, что они представляют собой часть мира, где условия и статусы, в других местах считающиеся девиантными (Ibid.), являются нормой.

Состояться

Включая в себя тех, кто не вписывается в норму, мода одновременно навязывает свои правила субъективности, требуя создания и введения в игру личностей (Holmes 2002), соответствующих ее миру. Анни, бросившая работу театрального художника по костюмам ради моды, говорит, что здесь «ты обязан найти образ самого себя, свой персонаж, и если он подойдет, ты продолжаешь его использовать». Мода колонизирует пространство субъективности не только в контексте нематериального производства и отношений между работниками, но и предписывая «исполнять» (Гофман 2000) роль определенного персонажа, стать заметным и выделяться. Мия осознает эту задачу, подтверждая эту мысль аллегорией собственного авторства: в личной жизни она «птица лесная», а в профессиональной — «птица речная»:

Моя личная жизнь крайне проста, она состоит из простых вещей, я провожу отпуск в походе, сплю в палатке. А в профессиональной жизни я останавливаюсь в пяти- или шестизвездочных отелях для нуворишей и обедаю в гиперроскошных заведениях. Меня это забавляет, я это люблю, но это не моя настоящая жизнь. Меня все это не интересует, я бы даже сказала больше, я отношусь к этому свысока. Я живу этим, потому что должна этим жить, это моя работа, мое творчество, то, что я хочу делать, так что это моя жизнь. Но я далека от этого, в том смысле, что в личной жизни не езжу отдыхать на Бали в отель Bulgari, мне бы это даже в голову не пришло, понимаешь? Даже если бы у меня были деньги, я бы не стала этого делать, потому что воспитана в