Книга Кругами рая - Николай Крыщук

На колесе обозрения крутилась долговязая парочка похитителей счастья, лет сорока. Внизу их поджидал контролер. Они протягивали ему деньги за очередной круг и снова уходили в небо.

В комнате смеха Алексей увидел знакомого сумасшедшего. Тот переплывал из зеркала в зеркало, строил рожи, чесал пальцами щетину и сипло хохотал, пригибаясь к земле. Был он без очков. Алексей почему-то подумал: «И этому нужна пародия». И еще: «Нашел где раздеться!» Имея в виду очки.

Рядом с павильоном устроился старик с бочкой, из которой торчал краник. Разливалось каберне. Повинуясь деликатной подсказке похмелья, Алексей опрокинул в себя содержимое полиэтиленового стаканчика. Вино, как ни странно, оказалось почти ледяным, и он попросил налить ему еще. День начался незатейливо, о сумасшедшем из павильона кривых зеркал он подумал тепло, как о брате.

По аллеям в белых водолазках с криками «замочу!» носились на роликах лысые девчонки и парни, поливая друг друга пепси-колой. У некоторых на голове были пятна зеленки. Они бегали с таким видом, как будто только что продали глаза и на это кутили.

– Дядя! – крикнул на ходу один из лысых. – Отойди, головой ударю!

К нему подкатил другой, в разноцветных очках, положил первому голову на плечо и спросил ласково:

– Вы не подскажете, где ближайший исправный лифт?

– В соседнем дворе, – ответил Алексей.

– Похудеть можно, – пропела коротышка и дернула головой, отбрасывая несуществующую челку.

– Вот видишь, и он знает, – сказал тот, который был в разноцветных очках. – Значит, правда.

– Дядя, – снова встрял первый, – может, поколесуем?

Этот явно искал приключений.

Алексей напрягся. Человек он был по натуре форсмажорный. В рутинных ситуациях неловкий иногда до комизма, он преображался, когда опасность заглядывала в глаза, особенно, если та нагло ухмылялась. Внутри ощущалось хвойное покалывание, которое предшествовало обычно взрыву бешенства.

– Ладно, хватит фиксы сушить! – прокричал кто-то сзади. – Поехали!

Девчонка что-то шепнула парню в очках, тот кивнул:

– Ага, и у киллеров – гора с плеч.

Компания расхохоталась и громко понеслась в противоположную от Алексея сторону.

После первой странной угрозы Алексей был готов к худшему.

Шоссе, которое он давно уже миновал, сделав, видимо, петлю, шло прямо через парк. Машины выворачивали из-за угла и, не обращая внимания на светофор, неслись через зону отдыха и рассеянного внимания. Некоторые резко притормаживали и въезжали прямо в гущу кустов. Во всем этом было варварское неуважение к человеческой праздности, для которой человек, может быть, и придуман. В праздности человек цветет, обретает заново свою природную доверчивость. А машины эти и есть преступление против человечества, черт возьми! Здесь преступление начинает набирать силу, а потом уже, накопив ее и окончательно обнаглев, устраивает теракты и войны. Но зарождается в этой ублюдочной цивилизации, среди тихих голосов и музыки.

Светофор повесили! Нет чтобы пустить машины кружным путем. Только зачем? Лучше уж по детям ездить. И правила соблюли и по детям ездят!

Хвойное покалывание усилилось от выпитого каберне. Экзальтированный гуманизм Алексея рисовал себе трибуну, ему нужны были слушатели, взволнованная аудитория таких же униженных и оскорбленных. Он мял воздух кулаками, пытаясь попасть в цель, которая только что кривилась перед ним жаждущими людоедского развлечения подростками.

Надутые машины продолжали, однако, катить на красный свет. Этого Алексей спустить уже не мог. Пришла пора утвердить наконец свое право и достоинство. Он смело шагнул под колеса серебряного джипа.

Водитель, не вникнув в его правозащитные намерения, а скорее имея в виду проскочить перед носом выпавшего на дорогу алкоголика, рванул сильнее. Алексей увидел свое горизонтально потекшее в бампере отражение. Оно оскалилось ртом рвущего чеку матроса, который намеревался прихватить заодно и вену на шее у Алексея. Алексей подумал об этом желеобразном матросе именно как о другом, враждебном для себя существе и испугался не столько гибели под колесами – его ужаснула посмертная компания с ничего уже не соображающим от дисциплины подвига матросом, который в последнее мгновенье решил унести за собой мир, отлынивающий от поступка, предписанного ему для его же блага.

– К черту, к черту! – заорал Алексей. Он подпрыгнул, как в гопаке, завис на мгновенье в воздухе и, почувствовав наконец ногами асфальт, попятился к тротуару

Не было в нем призвания героя. Алексей оглянулся по сторонам: были ли свидетели у этой сцены? Были, конечно. Но все они успели уже отвернуть лица и занять глаза наблюдением за насекомыми.

Всякая попытка его волевого сопротивления насилию заканчивалась позором. С детства еще он в своих фантазиях оказывался так далеко, что ему становилось страшно. Он боялся сойти с ума, а еще больше – что его сочтут сумасшедшим и под предлогом жалости и спасения станут исподволь унижать и истязать душу, в то время как сознание его будет работать остро, и только по роковой причине он не сможет изъясняться на языке, понятном окружающим.

Легкомыслие отца, который любил рассказывать, что все леворукие – потомки инопланетян, угнетало его и вызывало неловкость. Алексей, напротив, всегда мечтал, чтобы какой-нибудь равнодушный случай, педантизм начальника или хоть чей-нибудь пасквиль внесли его в таблицу общих привычек и пороков, чтобы его как-то поименовали, пусть и не настоящим его именем, но чтобы и по этому не настоящему имени его можно было окликнуть и признать. Смешаться со всеми и сохранить при этом хоть бирочку с номером (полное исчезновение все-таки тоже страшило). Надо было пройти жизнь по опасной полосе между безумием и исчезновением.

Он невольно подумал о Тане, как будто в любви к ней и была та опасная, но спасительная полоса.

* * *

Алексей, кажется, еще не вышел из помнящей о гопаке позы, когда его нагнал один из лысых, которого он до того не приметил. Парень лет семнадцати, с крупными, росшими вперед зубами и оскалом доброго коня. Такой смайлик обозначал что-то вроде нежного привета. Алексей отметил это мимолетом, взгляд же его остановился на водолазке парня, с которой смотрел грустными глазами… Гриня.

Он ощутил нечто вроде укола ревности и одновременно отвращения к своему убогому выкормышу, как будто тот только что получил от Голливуда сомнительное предложение сыграть самого себя и от счастья стал упиваться шампанским на глазах у мировых звезд. Этот тип шлялся где хотел, к кому хотел заползал на грудь, позволял себя любить, строил клоунские рожи, и у Алексея не было возможности препятствовать этому.

– Извините, – сказал парень, – мне знакомо ваше лицо.

– Вы ошиблись, – ответил Алексей. – Это бывает.

– Не думаю, – задумчиво сказал парень.

Алексей почувствовал, что свирепость, так и не нашедшая себе выхода, не вовсе исчезла вместе с позорным танцем перед джипом. Теперь она была даже сильнее, подогреваемая обидой, которая не знала ни имени, ни лица обидчика. Он ухватился за руль велосипеда и приблизил лицо к лицу лысого.