Книга Кругами рая - Николай Крыщук

– Ну, как вы про все узнали и что сами всем распорядились, это я себе примерно представляю, – сказал Алексей.

– А что же Штаты?

– Легенда. По-существу, просто дезертировал. Мне кажется, как автору Грини вам это должно быть понятно.

– Вы действительно академик?

– Нет, членкор. Гриню-то зачем уморили? Думаю, народ не поймет.

– Я, честно говоря, удивился, обнаружив у вас диск. Что ж, стоит воскресить?

– Ну, это вы уж сами с ним, по-родственному решите. Но сейчас, когда чуть не всех опустили до маргиналов, ваш Гриня – неплохой пример выживаемости.

– Никогда про это не думал. Хотя такое дезертирство,

как ваше, ему бы, я думаю, понравилось.

– Не сомневаюсь. Он меня отчасти и натолкнул. Ребята предложили вместе порыбачить. А я с детства мечтал посидеть на борту, посмотреть на кильватерную дорожку. Хорошо думается.

– Здесь на даче думается тоже неплохо. Если бы не телефон.

– Сочувствую. «Ал-ё-о…»

Алексей не мог ошибиться – это была Танина интонация. Значит, ее голос был одним из самых частых в этом телефоне и, может быть, даже порядком надоевших.

– Ну и как? Как думалось, спрашиваю?

– Синодик загубленной жизни в общем-то невелик. Записывать не надо. Да и от себя, как известно, не убежишь. Таня звонила мне иногда прямо в море и спрашивала: «Ты еще на вахте?» – Алик засмеялся. – У нас с ней, вероятно, самая долгая история отношений, хоть в Гиннесс подавай – с первой группы детского сада.

– Кстати, Женьку уже арестовали? – спросил вдруг Алексей и, попав на удивленный взгляд Алика, поправился: – То есть я хотел узнать, что по Дашиному делу?

– Связи не вижу, поэтому отвечаю по порядку. Женька пьет у себя, пока в одиночестве. Анисьича еще маринуют. А Даша жива и здорова. Правда, лицо немного помятое. Пойдем на берег, – предложил Алик. – У меня с собой фляжка коньяка. Посидим на камнях.

Они свернули с дороги и начали спускаться вдоль водопада.

– Я этот народ не очень понимаю, – продолжал Алик.

– Да и подробностями, честно говоря, не интересовался. Влюбилась она вроде бы в вас. Сначала по телевизору. А тут вы сами являетесь, и прямо в соседи. Вселенная, понятно, крутанулась под ногами. Парня своего послала. Тот обиделся и уехал в город к друзьям. То есть сказал, что уехал. А сам затаился и выследил. Когда вы пренебрегли и не пришли к водопаду, парень оказался рядом. Она ему, пережив отчаянье, обрадовалась. И словно бесы в них вселились, начали куролесить. У того портвейн с собой был, это им еще добавило куража. Наткнулись на заблудившегося Анисьича. Дашка стала говорить с ним голосом русалки и показывать грудь. Парень сзади щелкал по затылку и ржал. Старый чуть с ума не сошел. И то ли Анисьич для равновесия схватился за лифчик, то ли у молодежи свои игры были. Только порванный лифчик остался в лесу. А молодые поймали тачку и отправились в город, догуливать. Через два дня нашли их на чьей-то квартире, прервав, как рассказывают, впечатляющую оргию. По их показаниям, шла ночная съемка эротического фильма для внутреннего, разумеется, употребления. Вот и все. Я не комментирую. На Дашу жалко смотреть.

Они пили по очереди из металлической крышки, которая была на фляжке.

– Вот случись что-нибудь подобное у нас, – продолжал Алик, – сколько было бы мучений, стихи бы небось пошли, слезы в подушку. А у этих раз – и все, конец ситуации. Развернулись и поехали в обратную сторону. Я их про себя называю «шампиньоны». И за то их ругают, и за то, и за то. А по-моему, все с ними нормально, одного только не хватает – у них нет воображения.

Лунная дорожка начиналась прямо у ног, такая в безветрии ровная и чем-то припорошенная, что ее хотелось собственными ногами испытать на прочность.

Комментировать действительно ничего не хотелось. Но Алексей должен был задать Алику только еще один вопрос.

Раньше ему казалось, что при встрече им будет не избежать откровенного разговора о Тане. Но сейчас… Вот только как бы правильнее сформулировать? Наконец Алексей решился:

– Скажи, ты знаешь Ксюшиного отца?

– Наблюдал несколько раз, – ровным голосом ответил Алик, видимо, ничуть не удивившись вопросу. Перебирают знакомых. О чем же еще и беседовать? – У Марины был период, когда чуть не каждый вечер к ней приезжала одна и та же компания. Мне они не слишком нравились. Вообще все это выглядело странным. Ну, в частности, что все много пили и Марина с ними на равных. Хотя раньше только пригубливала. А тут все они как будто страшный эксперимент ставили, с артельным упорством, до первой жертвы. Один всегда оставался на ночь. Потом все как-то так же само собой закончилось. Компании больше не приезжали. Приезжал несколько раз этот, будущий отец Ксюши, уже по осени, но дело всякий раз заканчивалось ссорой, и ночевать он больше не оставался. Что из этого получилось, ты знаешь. Я так и не понимаю. Если она просто искала донора, то зачем позволяла попойки? А если любила?.. Да нет, не любила она его. Любовь ведь, как электричество, через атмосферу передается. Не любила.

Это было в то лето, когда они расстались, понял Алексей. Значит, Марина тоже развернулась и поехала в обратную сторону.

Они шли вдоль залива и оба молчали. Алексей вспомнил, как мчался сегодня к дочери. Теперь неизвестно, правда, к чужой или своей. Он решил, что непременно приедет сюда еще. Пусть пройдет время. Может быть, в августе. И устроят они с Ксюшей свой пароход. Почему бы и нет? А может быть, купят путевки и поплывут вместе, ну, допустим, по Волге.

– Лет пять назад, – усмехнулся Алик, – я нашел на берегу выброшенную прибоем японскую босоножку. С тех пор помимо воли все время ищу вторую. Скоро мы как раз к тому месту выйдем. Впрочем, не выйдем, давай сворачивать. Пора навестить гостей.

На этот раз подъем преодолевался легко.

– Подожди. Надо освободиться, – сказал Алексей.

Звучно поливая корни старого дерева, Алексей оглянулся на Алика. Тот застенчиво отвернулся от него и превратился в звездного мальчика, который пытался разглядеть в небе не только свою планету, но и свой садик на ней, свой домик и, может быть, даже керамическую кошечку, притаившуюся на подоконнике за занавеской.

Отсюда уже был виден поселок, дача Алика с распахнутыми и освещенными окнами, в которых, как в кукольном домике, ходили маленькие человечки, не имеющие пока ни имен, ни лиц, ни характеров, ни судьбы. Алексей не предвкушал радости уюта. Его вела некая окрыленностъ и при этом смиренная тоска человека, которому предстоит заново давать имена и пройти пешком той дорогой, вдоль которой до того он только летал, что ли, или ездил, изредка выглядывая в окно.