Книга Заговор обреченных - Богдан Сушинский

– Бомба действительно была взорвана, однако пострадали второстепенные люди, в чьих смертях никто не был заинтересован. Фюрер же остался цел и невредим.

– Как всегда[23], цел и невредим… – все в том же раздражительном тоне повторил Штюльпнагель. – Какой же дьявол хранит его?

– И все же он уцелел, теперь в этом уже можно не сомневаться.

– В общем-то сомневаться в этом становится все труднее, – согласился Штюльпнагель. – Так вы считаете, что в Берлине наше дело проиграно? Я требую откровенности, полковник.

Штауффенберг выдержал небольшую паузу, прикидывая, как бы поточнее сформулировать свой ответ.

– Пока еще не совсем. Но, если говорить честно, мне бы очень хотелось находиться сейчас вместе с вами, в Париже. По крайней мере чувствовал бы, что есть еще люди, верные своему долгу.

– Ну мне еще не приходилось встретить германского офицера, которому не хотелось бы сменить Берлин или Дрезден на Париж, – нашел в себе мужество отшутиться генерал. Но шутка эта была преподнесена графу так же мрачно, как только что граф преподносил ему реальную действительность.

– Кстати, всех нас интересует, какую позицию занял фельдмаршал фон Клюге. К сожалению, несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось связаться с ним.

– У фон Клюге, как обычно, нет своей позиции. В этом и заключается его позиция. В этом – весь фон Клюге, это «недоразумение в маршальском мундире».

– Что прослеживалось с самого начала. Об этом говорил еще доктор Герделер, первым попытавшийся склонить его на нашу сторону.

– И что вы думаете, были минуты, когда фон Клюге в самом деле «склонялся». Но лишь до тех пор, пока его не сумели убедить, что фюрер остался среди живых. Можно подумать, что ему больше всех хотелось видеть Гитлера мертвым.

Штюльпнагель говорил еще что-то, но внезапно ворвавшиеся в их разговор треск и прочие помехи на линии мистическим образом слились с топотом ног и криками, доносящимися из коридоров на Бендлерштрассе.

– Здесь везде измена! – кричал кто-то из тех, что пытались «навести порядок» в здании. – Где генерал Фромм?!

– Нас предали! – поддержал его другой, более знакомый Штауффенбергу голос.

– Что там у вас происходит? – встревоженно поинтересовался Штюльпнагель. – Помехи исчезли, связь оказалась настолько чистой, что генерал без труда расслышал даже шум в коридоре штаба.

– Это мои убийцы, господин генерал. Они уже здесь. Они стучат в мою дверь.

– Держитесь, полковник! Держитесь, – единственное, чем мог помочь своему собрату по заговору военный губернатор Франции.

42

Штюльпнагель уснул прямо в кресле, сидя лицом к стене, погруженный в философский мрак парижской ночи. Он позволил себе предаться сновидениям уже после того, как убедился, что более тысячи гвардейцев генерала фон Бойнебурга до предела проредили эсэсовские ряды «Большого Парижа», арестовав до полутора тысяч агентов тайной полиции, службы безопасности, гестапо и абвера; и что он, военный губернатор, действительно, оказался теперь «командующим Парижем».

Генерал уснул, чтобы проснуться человеком, имеющим полное право хоть на какое-то время ощутить себя Наполеоном. Во всяком случае, с этого часа под его властью оказывалась вся Франция. И кто знает, возможно, он тоже сумеет продержаться во главе этой неукротимой салонной «европейской дамы» не менее ста дней.

Правда, сон был ниспослан генералу довольно странный: будто он вышел в море на полуразрушенном корабле, очень похожем на ладью викингов. Но тихое, освещенное солнцем море неожиданно разверзлось, разделившись на два огромных водопада, и корабль с последним оставшимся на его борту мореплавателем начал стремительно уходить в закипавшую водоворотами океанскую бездну.

Поглощение это длилось долго, слишком долго, превратившись для генерала в настоящую пытку ужасом. Охваченный им Штюльпнагель не выдержал, вскарабкался на корму и, вознеся руки к небесам, взмолился, закричал, осатанело прорычал что-то среднее между молитвой и проклятием.

Именно в эти минуты страха и отчаяния полусонный адъютант военного губернатора осмелился резко подергать его за плечо.

– Что? Они уже прибыли?! – ошарашенно подхватился Штюльпнагель, затравленно осматривая освещенный лампами кабинет. Однако сообразив, что только что он прокричал нечто несуразное, закрыл лицо руками и принялся нервно растирать его, словно пытался сорвать оставшийся после сна пепельно-восковый налет ужаса.

И был немало удивлен, когда адъютант встревоженно подтвердил:

– Да, они уже прибыли, господин генерал.

– Кто «они»?! Кто прибыл?

– Парламентеры. От адмирала.

– Какие еще парламентеры? От какого такого адмирала? – склонился над приземистым полковником генерал Штюльпнагель. – Что вы несете, черт возьми? Вы что, пьяны?!

– А я решил было, что вы расслышали, как они представлялись, – окончательно стушевался адъютант. – Их там двое: морской полковник и майор. Они прибыли по приказу адмирала Кранке и настроены весьма воинственно.

– Так чего они хотят?

– Пришли с ультиматумом.

– С чем?!

– Ультиматумом.

– Кому?

– Вам.

– А при чем здесь адмирал Кранке? Кто он такой?

Адъютант не ответил. У него хватило ума предположить, что военный губернатор прекрасно знает, кто такой фон Кранке.

Так и не дождавшись его объяснений, Штюльпнагель вновь повертел головой, поскольку все еще не был уверен, что окончательно проснулся. Он ни черта не понимал. Что происходит? Какой адмирал? Какой ультиматум?

– Так зовите их сюда, этих ультиматумщиков, полковник. А то боюсь, как бы у нашего штаба не всплыл весь субмаринный флот рейха.

Нет, это был не сон. Не прошло и нескольких секунд, как перед военным губернатором Франции предстали два морских офицера – худощавые, подтянутые, одинакового роста и телосложения, они показались Штюльпнагелю еще и на одно лицо, словно близнецы.

– Господин генерал, позвольте представиться: капитан первого ранга граф фон Винтерфельд, капитан третьего ранга фон Дарнах.

– Садитесь, господа офицеры. Со времени существования этого штаба нога германского морского офицера в моем кабинете, по-моему, еще не ступала. Я не прав, адъютант? – улыбаясь, спросил Штюльпнагель.

– Так точно.

– Если позволите, мы останемся стоять, – сухо ответил фон Винтерфельд. Благодушие губернатора не произвело на него никакого впечатления. – Это больше приличествует случаю и ситуации.