Книга Заговор обреченных - Богдан Сушинский

– И это говорите вы, господин фельдмаршал? – оскорбленно вздернул подбородок Штауффенберг. – Как вы можете предлагать такое?

– Лично вам я предложил бы самому явиться в гестапо. Без жертв все равно не обойтись. Но если уж вы так подвели всех, то почему бы вам не решиться еще на один мужественный поступок. В любом случае я вам не завидую.

– Это ваше право. Но мы останемся здесь. Мы будем здесь до конца! – воскликнул Штауффенберг, не прощая фельдмаршалу его предательства. – Уйти отсюда, отстраниться – это было бы слишком просто и, простите, господин фельдмаршал, нечестно.

Витцлебен прошелся по нему взглядом, преисполненным жалости и презрения, и направился к выходу.

– Весьма сожалею, что оказался здесь в этот страшный день, – обронил он уже от двери.

Вроде бы, никто не объявлял об уходе Витцлебена, тем не менее из нескольких кабинетов сразу же вышли их обитатели, в том числе Ольбрихт и Геппнер, и молча проследили, как, медленно, потеряв весь свой бравый вид, уходит по коридору тот, на кого все они возлагали последние надежды.

41

Трубку поднял один из офицеров Штюльпнагеля, подполковник Гофакер. Представившись, фон Штауффенберг сразу же поинтересовался, что происходит в Париже.

– У нас все хорошо, – уверенно и даже слегка самодовольно ответил адъютант. – Почти все сотрудники гестапо и СД, находившиеся в Париже, арестованы[22]. В том числе шеф гестапо генерал Оберг и шеф СД Кнохен. Всего же арестовано более тысячи эсэсовцев.

Штауффенберг слушал это, как вечернюю сказку, – в блаженном полусне. На фоне всего того кавардака, что творился сейчас в Берлине, вдруг такие события.

– Это правда, господин подполковник? – не удержался он. – Ваши сведения верны?! Вы действительно зашли столь далеко?

Гофакер расстроенно посопел в трубку и недовольно спросил:

– Что значит «столь далеко»? Мы должны были дожидаться еще каких-то указаний?

– Нет-нет, я имел в виду, что у вас все продвигается настолько успешно! А как повел себя комендант «Большого Парижа»?

– Генерал фон Бойнебург? Он выполняет приказы военного губернатора Франции генерала Штюльпнагеля. Что и обязан делать.

– Господи… Нет, я, конечно, верю вам, господин подполковник. Хотя все, что вы говорите, действительно кажется немыслимым. Кстати, какова ваша роль? Вы – адъютант Штюльпнагеля?

– Точнее – офицер по связи с вами, с берлинской группой. Таково сейчас мое задание.

– Значит, именно вы и нужны были мне. Но все же хотелось бы переговорить с самим генералом. Пытался ли кто-либо из штаба Кейтеля или сам Кейтель связаться с губернатором?

– Звонил Кейтель. И еще кто-то. Кажется, от Гиммлера.

– Скорцени?

– Нет, очевидно, Кальтенбруннер.

– И что ваш генерал?

– Он заявил Кейтелю, что не намерен выполнять никакие приказы, исходящие из ставки Верховного главнокомандования и вообще из ставки фюрера.

Штауффенберг немного помолчал, прислушиваясь к потрескиванию в трубке и каким-то неясным голосам, время от времени пробивающимся через огромное расстояние, что отделяло Париж от Берлина.

– Мы не сомневались, что генерал Штюльпнагель, этот по-настоящему решительный, верный слову генерал…

– Господин генерал! – неожиданно прервал его подполковник. Штауффенберг услышал, как Гофакер вскочил, отодвигая стул, и понял, что генерал, которому он докладывает, и есть военный губернатор Франции. – Вас просят из Берлина. Из штаба армии резерва. Полковник граф фон Штауффенберг.

«Он запомнил, что говорил с графом», – почти с признательностью отметил Штауффенберг.

– Так что там у вас, в Берлине, происходит? – уверенно, с легкой иронией, спросил Штюльпнагель. Однако после всего, что Штауффенберг успел узнать от подполковника Гофакера, его тон не казался Африканскому Циклопу слишком самоуверенным.

– Плохо. Пока много неясного. Некоторые непростительно колеблются.

Генерал прокашлялся и попросил подполковника оставить кабинет.

– Выражайтесь яснее, полковник, – недовольно продолжил он, оставшись один. – Что значит «плохо», «много неясного»?

– Я имел в виду – по сравнению с тем, что происходит у вас, – спохватился Штауффенберг, поняв, что его «плач по берлинскому путчу» оказался совершенно неуместным. – О чем я, конечно же, немедленно доложу генералам Беку и Ольбрихту…

– Это ясно, – резко молвил Штюльпнагель. – Но все же, конкретно…

И Штауффенберг понял, что ему не уйти от доклада, поскольку роли переменились. Стараясь не очень омрачать общую картину, он все же рассказал обо всем, что происходило в эти часы на Бендлерштрассе и в целом в Берлине. О Фромме, неудачных попытках привлечь на свою сторону курсантов танкового и пехотного училищ. О трусости или, по крайней мере, нерешительности многих из тех, на кого возлагались главные надежды. Имен он старался не называть, однако Штюльпнагель, отлично знавший всю берлинскую военную элиту, сразу же догадывался, о ком идет речь.

Как ни пытался граф уйти от истерических ноток, мало-помалу он все же увлекся, не в состоянии заглушить в себе всю ту горечь, что накопилась в его душе.

– Так что же все-таки произошло в ставке фюрера? – довольно спокойно спросил Штюльпнагель, когда словесный родник полковника-террориста иссяк. – Я получил подтверждение фельдмаршала Витцлебена, что фюрер все же погиб. В то время как совершенно недавно берлинское радио объявило, что с минуты на минуту ожидается обращение фюрера к германскому народу. Я пытался выяснить, каково же положение вещей на самом деле. Но никто ничего толком не знает.

– Ни от кого вы не получите более достоверных сведений о том, что произошло в «Вольфшанце», чем от меня, господин генерал.

– Вы так считаете? Значит, сегодня вы были там?

– Так точно.

– В сам момент?..

– «В момент» уже нет, иначе не смог бы беседовать сейчас с вами.

– Я должен понимать вас так, что эту акцию в «Волчьем логове» совершили вы?

– Об этом поговорим при личной встрече. Дело не в личности патриота, а в результатах акции.

– Так каковы же они? – раздраженно подстегнул полковника Штюльпнагель, хотя понимал, что тот не имеет права ни раскрывать, ни раскрываться.

– Правда заключается в том, господин генерал, что покушение оказалось неудачным. Я позвонил вам сейчас только для того, чтобы вы знали правду и были готовы действовать, исходя из реальной ситуации.

– Но бомба-то хоть взорвалась? Или же все это блеф?