Книга Армен - Севак Арамазд

— Армен!.. — донесся до его слуха далекий, слабый зов и в тот же миг смолк, заглушенный ветром. Армен обернулся, бросился в сторону улицы, в темноте никого не увидел, только ветер залеплял глаза взвихренной пылью. Прикрыл лицо руками — показалось: слышит уносимый ветром чей-то хохот, сопровождаемый эхом. Он протер глаза, оглядел улицу, и внезапно порыв ветра донес до него отголосок одиноких удаляющихся шагов: тук-тук-тук… Армен метнулся на звук, стал искать глазами. В отдалении, в качающемся бледном свете фонаря мелькнула высокая фигура; женщина — вся в черном, голова повязана черной накидкой — перешла улицу и, покачиваясь, удалилась. Ветер трепал ее одежду, одной рукой она постоянно оправляла платье, другой крепко прижимала к груди толстую папку. Армен узнал женщину по горделиво-величавой походке: Стелла.

— Стелла!., подожди… это я, Армен!.. — крикнул он и побежал. — Это Армен… Стелла… постой!.. — однако ветер уносил его голос.

Он поднажал, пытаясь преодолеть отделявшее их расстояние, но ветер гнал его назад, гнал, он орал, орал что есть сил, но крик не достигал слуха Стеллы. У фонаря она вдруг остановилась и обернулась, Армену показалось, что он разглядел бесстрастный блеск ее глаз, Стелла была похожа на большую взъерошенную черную птицу. Из папки, которую она держала, выпал какой-то листок и, покружившись, упал на землю подобно перышку из крыла. Стелла на секунду помедлила, а потом скрылась за углом…

Армен добрался до фонаря, снова позвал и снова не получил ответа: вокруг было темно и пустынно, только ветер свирепствовал по-прежнему. Армен искал, искал долго, но Стелла будто слилась с вихрем и улетела. Отчаявшись, Армен вернулся, на углу заметил листок, выпавший из папки Стеллы: ветром его прибило к фонарному столбу, и он там и остался — клочком сорванной афиши. Армен наклонился, взял его в руку, поднес под свет фонаря, прочел; то был бланк официального свидетельства о смерти — разграфленная серая бумага в траурной рамке, внутри которой мелким шрифтом указаны необходимые для ее заполнения данные: «Фамилия, имя покойного», «Год рождения», «Место рождения», «Номер паспорта», «Постоянное местожительство», «Адрес», «Причина смерти», «Дата смерти», «Номер свидетельства», «Кем выдано» и место для круглой печати. Армен удивился тому, насколько все это обыденно и понятно, и хотел выбросить бумагу, но внезапно до его сознания дошло, что черная рамка пуста. Дрожь прошла у него по телу: эта молчаливая безымянная пустота и есть смерть. Смерть мира. Его смерть…

Фонарь неожиданно погас, воцарилась непроглядная тьма, листок вырвался из его руки и умчался, а вслед за этим мощный поток воздуха ударил Армена в спину и швырнул оземь. Он успел обеими руками ухватиться за фонарный столб, казалось, весь мир обрушился ему на голову. В следующую минуту раздалось неимоверное громыхание, и невиданной силы буря яростно накинулась на Китак и стала рвать, крушить, топтать, ломать все на своем пути…

Потом установилась немая, неподвижная тишина, не слышно было ни шороха. Армен осторожно открыл глаза и удивился: он жив и может двигаться. Он точно пришел в себя после долгого летаргического сна и слабо улыбнулся: смерть осталась позади. Поднял глаза вверх: разделившись на две непримиримые армии, тяжелые тучи отступили и затаились в ожидании нового столкновения. Бледный луч света метался между ними, освещая то одну сторону, то другую…

3

Армен решил вернуться в Нижний Китак не по Кольцевой улице, а переулками и дворами. Всюду на пути он видел следы разрушительной бури, но то, что предстало перед ним на Большом перекрестке, поразило его и заставило остановиться. Там все было разрушено, развалено, разнесено. Щит с плакатом о новом законе валялся на цветочных клумбах, а сами клумбы превратились в мусорную свалку. Брусчатка мостовой была завалена вырванными с корнем небольшими кустами и обломанными ветками деревьев, четыре фонаря, освещавших перекресток, были разбиты вдребезги, и осколки стекла разлетелись по земле. Ласкавшее глаз ограждение, скрывавшее убожество Нижнего Китака, валялось на тротуаре, повсюду — принесенные ураганным ветром крупные комья земли, вся площадь была под толстым слоем песка и пыли…

Как это ни удивительно, Нижний Китак совершенно не пострадал, словно единственной мишенью недавно разыгравшейся бури был только Верхний Китак и всю свою ярость она направила на Большой перекресток. Но хотя буря и пощадила Нижний Китак, улицы и здесь были пустынны.

Подойдя к своему домику и открыв калитку, Армен услышал далекий плач и жалобные вопли. В вечерних сумерках со стороны степи приближалась какая-то темная точка. Она быстро перешла через реку и вскоре появилась на пыльной дороге. Это была та старуха в черном, которую Армен видел утром, когда она гнала в степь своих козлят. Возвращалась она одна, босая и растрепанная, и то и дело била себя по коленям, жалобно плача и причитая.

— Мои козлята! — кричала она. — Молния убила моих козлят!.. Что мне делать, что делать!.. Как жить без них!.. — Голос у нее сорвался, и она тягуче, нараспев стала вспоминать своих козлят: — Один был черный, как ночь, с красивой мордочкой, ах, с такой мордочкой!.. Другой был беленький, как луна, с беленькими ножками, ах, с такими беленькими ножками!.. А третий — с пятнистой спинкой, со звездочкой на лбу, с мягким хвостиком, ах, с хвостиком!.. Молния, молния!.. Зачем ты ударила моих козлят и меня сиротой сделала, зачем?.. Ах, что мне делать?.. Что мне делать?.. — горестно и бессильно мотая головой, плакала старуха, пока не охрипла окончательно, после чего стала хныкать, как дитя…

Поравнявшись с домиком, старуха тут же умолкла и, остановившись, как-то странно посмотрела на Армена.

— Через три дня я найду своих козлят целыми и невредимыми, — тихим, уверенным голосом заговорила она. — Я вытащу их из реки, они снова будут резвиться, бегать и прыгать, пастись на зеленой травке, под солнышком, под ясным светом…

Она резко сорвалась с места и, что-то ворча, стала удаляться, пока не слилась с густеющим сумраком…

Странное, похожее на страх чувство овладело Арменом: и уходя, и возвращаясь, он встретил эту загадочную старуху, его день начался и окончился ею… Он хотел войти в домик, однако удивленно замер на пороге: в нос ему ударила зловонная смесь винного перегара, дешевого приторно сладкого женского одеколона и пота. Повсюду валялись пустые бутылки, объедки, скомканные листки бумаги. Какие-то люди превратили его жилище в удобное место для разгульной пьянки, в притон. И вот ушли, оставив после себя грязь. Армен на мгновение представил жадный блеск их глаз, услышал их пьяный гогот и примитивно-пошлые разговоры, кряхтенье мужчин и похотливое хихиканье женщин — и сооруженный собственными руками домик показался ему навсегда оскверненным…

Молча и терпеливо он убрал и вычистил свое жилище, не без труда отыскал ведро, небрежно брошенное кем-то под изгородью, и пошел за водой. Услышав тихий, ласковый плеск ручья, он полностью успокоился: ну почему жизнь не может быть такой же естественной и понятной, как этот ручей?.. Он медленно и основательно умылся, почувствовал себя посвежевшим и очистившимся. Вытираясь, на миг словно увидел в темноте свое лицо — с навсегда окаменевшей улыбкой…