Книга Вид транспорта - мужчина - Людмила Милевская

Денисия попыталась удивиться:

— Мы похожи?

Машикули кивнул:

— О, да. Она так же образованна и мила. На приеме у нашегопосла мы с ней чудесно и долго болтали, а потом она так же внезапно исчезла,как и появилась, а я, уезжая из заснеженной России, увез в своем сердце еемилый и грустный образ.

— Почему — грустный? — удивилась Денисия, припоминая, что наприеме она была счастлива.

Машикули развел руками:

— Простите старика, если ошибся. Ведь это были вы?

Денисия вспыхнула:

— Я не Зоя, я Гюльджагера.

— Вы и не Зоя, и не Гюльджагера.

— С чего вы взяли? — похолодела она.

— Ну.., во-первых, вы и та девушка, которая назвалась Зоей,фактически одно лицо, — хитро прищурив глаза, сообщил Машикули.

— А во-вторых?

— А во-вторых, Боровский вас называл Денисией. Разрешите имне вас так называть.

— Вы обманули меня? — вспыхнула она.

— Почему — обманул?

— Потому, что в начале нашей беседы вы утверждали, чтоВоровский вам ничего не говорил, только просил вас помочь некой крошке, и все.Остальное вы намеревались узнать от меня, — напомнила Денисия и вызваланаивностью своей добрую улыбку Машикули.

Ответ его прозвучал откровенно:

— Я лгал. Я привык. Я все время лгу. Я политик.

Политики очень хитры. Ждать от них прямодушия — по крайнеймере неумно. Политика — это искусство лгать в свое благо и немножко во благонарода. Разве вы не знали?

— Нет, — она изумленно покачала головой, — нет, я не знала.

— Как же вы сами собирались политиком стать? — насмешливоудивился Машикули.

— Разве я собиралась?

— Ну да. Я вас спросил, кем мечтаете быть, и вы ответили,что хотите быть полезны народу. Я поинтересовался, кто ваш кумир, и выпризнались, что Валев Эльдар и Мария Добрынина. Я вас одобрил и еще раз вамповторю: очень похвальный выбор.

— Правда? — зарделась Денисия.

Машикули усмехнулся:

— Да, это так, хотя, на мой зрелый вкус, женщине больше идетлоно семьи. Природа на нее возложила, безусловно, главнейшую миссию —продолжение рода. Муж и дети — ее идеальный жребий, остальное, поверьте, лишьсуета, а политика еще и грязное дело.

Зачем вам служить народу, когда вы чудесно можете послужитьсемье, а через нее и обществу?

— Вы рассуждаете несовременно, — рассердилась Денисия.

— Согласен, — рассмеялся Машикули. — Я вообще устарел, яископаемое, полезное ископаемое.

Точнее, уже бесполезное ископаемое и, простите за каламбур,очень болезное. Вот спросите, что у меня здесь, — он указал на свою спину.

— Что у вас там? — послушно поинтересовалась Денисия.

Машикули артистично закатил глаза и с протяжным вздохомответил:

— Раньше здесь у меня были талия и стать, а теперь радикулити пиелонефрит. И это все от политики. Ну.., и немножко от старости. Вотскажите, прекрасный бутон, зачем это вам? Хотите грязи и суеты?

— Нет.

— А чего вы хотите?

— Проще сказать, чего не хочу.

— Скажите.

— Я не хочу влачить серое и бесцельное существование. Хочубольших и важных дел, хочу служить своему народу. Поверьте, в нашей странеочень мало порядка, жить там совсем нелегко. И чем в это время занимаютсямужчины, отвечающие за все и вся? Интригуют, сплетничают, каждый тянет одеялона себя, им плевать на горе простых людей.

Машикули осуждающе покачал головой и воскликнул:

— Женщина — это цветок, политики же — шмели. Вашим нектаромполакомятся, но меда не будет.

Денисия растерялась:

— Простите за глупость, но я не поняла ваших сложныхаллегорий.

— Не так уж они сложны. Политика делает женщин бесплодными ипачкает их. Вы же не станете утверждать, что Боровский ваш муж?

— Нет, конечно. Он мой родственник, дальний.

Будто не слыша ее, Машикули продолжил:

— Раз Боровский не муж, следовательно, он ваш любовник. Авы, абсолютнейшая сирота из бедной провинции, получаете великолепноеобразование и мечтаете о невероятной карьере. Не на этого ли влиятельнейшегомужчину вы уповаете, залетая в самые эмпиреи амбиций?

Денисия отшатнулась. Она была оскорблена таким грязнымпредположением и гневно воскликнула:

— Ну что вы! Как вы можете так говорить? В университет япоступила сама! Я всегда и везде пробивалась только своими мозгами и дальше такнамерена жить.

— А напрасно, — грустно вздохнул Машикули и мечтательнодобавил:

— Вагина в сочетании с хорошим портвейном творит чудеса.

Денисия вскочила:

— Что-то я не пойму, куда вы клоните? К чему этот пустойразговор? Я пришла к вам со своей бедой, вы обещали помощь…

— Присядьте, крошка, — строго прикрикнул Машикули, и она,испугавшись, присела.

— Да, я обещал вам помощь, — неприязненно продолжил он, — ипонять не могу, чем заслужил ваш укор. Чем, по-вашему, я занимаюсь, если непытаюсь вам помочь?

Она молча пожала плечами, а он вдохновенно воскликнул:

— Видимо, вы не правильно истолковали мои советы. Вы с чего-торешили, что я пожелал вам вреда, а на самом деле я всего лишь делюсь тем, чтодобыл сам годами унижений, утрат, каторжного труда, страданий и разочарований.Вы знаете, что ваши кумиры, Валев и Добрынина, редко бывают в России?

— Да, — смущенно кивнула Денисия, ругая себя в душепоследними словами.

Как испорчена она, если посмела плохо подумать об этомдобром и мудром человеке, как неблагодарна.

— О чем это вам говорит? — насмешливо поинтересовался Машикули.

— Не знаю, — пискнула она.

— Прекрасно. Не знаете. А я знаю, — сказал он и — замолчал.

Она виновато спросила:

— О чем же?

Машикули сменил гнев на милость, ласково посмотрел наДенисию и сообщил:

— Это говорит только о том, что настоящая политика делаетсяздесь, в Европе. Ваше общество напоминает мне контурные карты, которые позабылираскрасить. В нем лишь черное и белое, добро и зло, нищие и богатые, дураки иумные. Никаких полутонов и уж тем более цветов. У вас нет главного компонентацивилизации — настоящих общественных организаций, которые действительно моглибы позаботиться о народе, а потому были бы полезны и политикам, и чиновникам, икапиталистам. Поэтому ваши общественные организации полезны только Западу,поэтому защищают все ваши правозащитники только наши интересы. Кто платит, тоти музыку заказывает. Вы наконец поняли, крошка, как я предлагаю решить вашупроблему?