Книга Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Часы на стене показывали начало девятого. Так рано Ситников оказывался дома не часто. Медицинскому журналу давно уже была обещана статья, но руки все никак не доходили, и он решил провести свободный вечер с толком. Подсел к компьютеру и, привычно сосредоточившись, набрал крупным шрифтом название: «Коррекция нарушений гемостаза при острых повреждениях мозга.», поставил точку и задумался. Но вовсе не о том, о чем собрался писать. Училась в третьем классе с ним девочка у которой он стащил карандаш. Обычный, ничем не примечательный, засунутый тупым концом в пустую гильзу, но для него этот огрызок был дорог. Это был не просто карандаш, это был ее карандаш. Найдя утром на подушке дивана зажигалку, Ситников к своему удивлению испытал похожее чувство.

Ни черта мы не меняемся, — думал Павел Степанович, глядя мимо экрана на висевший на стене любимый пейзаж, — разве что становимся грустнее. Так и не начав статью, пошел на кухню варить кофе. Настоящий, не ту бурду, что приходилось для скорости хлебать в клинике. Положил в джезве три ложки свежесмолотых зерен и поставил на огонь.

Как там сказала Саша.?… — про себя он давно уже называл Александру Николаевну Сашей, почти целые сутки: — В его словах о конфликте с человечеством прозвучало много личного?.. Интересно, найдется ли на Земле человек, у кого этого конфликта не было бы! У нее самой?.. Очень сомнительно! Думающему человеку трудно радоваться мысли о принадлежности к зверинцу. Сидела, сложив на груди руки, рассматривала его, словно изучала, а все потому, что у нее, видите ли, тонкий музыкальный слух. Только что-то не похоже, чтобы этот дар небес принес ей счастье!.. — хмыкнул Павел Степанович и повел носом.

По кухне плыл горький запах сгоревшего до углей кофе.

— А черт, воду-то забыл! — взялся он за раскаленную ручку и, обжегшись, поспешил схватиться пальцами за ухо. Скинул джезве полотенцем в мойку и открыл кран. — Вот, оказывается, как обстоят мои дела!

Пришлось проветривать кухню и начинать все сначала.

Какая муха меня укусила завести разговор о дефиците любви? — удивлялся себе Ситников, доставая с полки кофемолку. — Психолог хренов, мог бы догадаться, что Саша, человек тонкий и ранимый, примеряет все сказанное на себя. Хотя, это не помешало ей поставить меня на место и как бы даже поменяться со мной ролями! — усмехнулся Павел Степанович, вспоминая появившуюся на губах Александры Николаевны улыбку. — А такси! Садясь в него, бросила ведь на мое окно взгляд! А клинический идиот в моем лице даже не помахал ей рукой. Возможно, она этого ждала…

С этой щекочущей самолюбие мыслью Ситников налил в кружку кофе и собрался было вернуться в комнату, как взгляд его упал на телефонный аппарат.

Что, собственно, мешает мне ей позвонить? — спросил сам себя Павел Степанович, заранее зная ответ. — Я лечащий врач, она могла вспомнить какие-то важные подробности, которые были упущены в разговоре. Что-то из того, о чем я сам писал в учебниках, но выяснить удивительным образом не удосужился. Нет ли, к примеру, у больного хронических заболеваний и не перенес ли он каких операций… — усмехнулся: — Начать надо с вопроса: когда последний раз Дорофееву вырезали аппендикс, это Сашу наверняка впечатлит!

Ситников опустился в приютившееся в углу кухни кресло и закурил.

Если подумать, о чем поговорить найдется. Машина, как он заметил, со стоянки исчезла… можно осведомиться о ее состоянии… Не машины, конечно, а Саши, — принялся он выстраивать логику, хотя прекрасно знал, что в жизни по писанному не получается. Но игра приносила щемящее удовольствие и Павел Степанович продолжал фантазировать: — Хорошо было бы дать ей знать, что он теперь чувствует… А если это Саше безразлично! Что вообще он знает о ее жизни? Но тогда, — решил Ситников, — я совершенно не разбираюсь в людях!..

Приблизительно так дело и обстояло: в людях Ситников не разбирался и их не понимал. То есть, понять-то было не сложно — чего там понимать-то? — но принять то, чем зачастую они живут, Павел Степанович не мог, душа не принимала. И не потому, что был снобом и высокого о себе мнения — кому-то это может показаться смешным — но ему казалось, что дарованное чудо жизни не должно растрачиваться по мелочам.

Удивительно, — думал Ситников, потягивая горячий кофе, — какое точное нашла Саша определение, именно: «крысиные гонки». Миллионы людей, причислявших себя к интеллигенции, будто разом сорвались с цепи и включились в погоню за тем, что затмило для них смысл существования. Как если бы все, что они ценили раньше, не стоило теперь ломаного гроша, как будто им не умирать…

Не мог Павел Степанович не знать и другой своей черты, осложнявшей и без того непростую жизнь. Только с возрастом научился он не спешить приписывать окружающим свои мысли и чувства. Постигать эту науку пришлось на собственных ошибках. Не просто это — понять, что человеку в принципе ничего нельзя объяснить, и меньше всего мотивы твоих поступков и устремлений. Мудрый принцип: «не просят — не делай» усваивался с кровью. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным! — шутили над ним друзья, и имели на это все основания. Но теперь, сидя в старом кресле в глубокой задумчивости, Ситников боялся лишь одного, того, что случалось с ним раньше, того, что Сашу он себе выдумал…

Когда на столе замурлыкал телефон, Павел Степанович вздрогнул. Смешно сказать, его домашнего номера она знать не могла — да и с чего бы стала вдруг ему звонить? — но тень надежды все — таки мелькнула. Подняв трубку, Ситников услышал грохочущий в ухо бас Филиппова и почувствовал укол разочарования. Коллегу по ученому совету интересовало, что он думает о последнем заседании и не считает ли он… А Павел Степанович ничего не думал и уж подавно ничего не считал, он с трудом мог вспомнить о чем вообще шла речь. Мямлил в ответ что-то невнятное об извечных проблемах, которые пережевываются на подобных сборищах из месяца в месяц.

Отчаявшись услышать вразумительный ответ, Филиппов его остановил:

— Ладно, старик, вижу, ты не в теме! Слышал, кто такой одинокий мужчина?.. — выдержал короткую паузу: — Это тот, у кого, кроме жены, никого больше нет!

И, первым хохотнув, отключился.

Веселый малый, — усмехнулся Ситников, — классический пофигист, хотя конечно же это приросшая от частого употребления к лицу маска. Без маски в этом мире никуда, под ней легче скрывать чувства и проще говорить то, чего от тебя ждут. Человек в обществе считается нормальным только имея в обиходе универсальный набор масок. Для работы, для семьи, для себя… Для себя — в первую очередь, иначе трудно будет смотреть себе в глаза. Эта главная маска сродни привычке придавать лицу перед зеркалом умный вид, — Павел Степанович щелкнул зажигалкой. — Ну а сам-то ты чем пользуешься? Ах да, забыл, — серьезный ученый, доктор наук, профессор!.. Никому и в голову не придет, что за званиями и должностями скрывается не пожелавший разделить взрослые ценности мальчишка. И снять эту маску совсем непросто. А как было бы здорово набрать сейчас Сашин номер и не притворяться, что звонит пекущийся о здоровье пациента лечащий врач…

Павел Степанович недовольно завозился в кресле и, поднявшись на ноги, отправился с сигаретой в руке в комнату. За рабочий стол не сел, остановился по своей привычке у окна.