Книга Рецепт одной войны - Павел Верещагин

Первая картинка изображала зайчиху на Старом мосту. Мост был перегорожен, за проходящими и проезжающими следил наряд очень серьезных бровастых бобров. Бобры вели переговоры с осликом, который тянул через мост груженую повозку, не замечали зайчиху, и та тайком протискивалась через прореху в сетчатом ограждении – голова и плечи пролезли, а задок застрял.

На следующей картинке она уже была в обществе франтоватого шоколадного зайца с бабочкой на шее. Шоколадного – в буквальном смысле, то есть отлитого из шоколада. Парочка сидела в баре, заяц, плотоядно нависнув над спутницей, облокачивался на спинку ее стула и шептал ей что-то на ухо; зайчихе это явно нравилось, она пила из высокого бокала пенящийся напиток и заливисто смеялась, обнажая передние резцы.

Еще картинка, еще… Вот дружков у зайчихи стало уже двое – к франту в бабочке присоединился долговязый повеса в клетчатой жокейской шапочке. Все трое катались на карусели, и теперь довольную зайчиху уже с двух сторон обнимали кавалеры.

Дальше – больше. Разгоряченных зайцев вокруг зайчихи становилось трое, четверо, пятеро. Вот они со всех сторон предлагают своей даме мороженое и конфеты. Вот вся компания отплясывает что-то разнузданное в свете прожекторов на танцполе. Вот зайцы тянут зайчиху в разные стороны, наперебой объясняясь ей в любви…

Смысл последней картинки дошел до Жюли не сразу. На переднем плане был нарисован развесистый куст сирени, за которым, по-видимому, происходило что-то бурное. Из-за куста во все стороны, как это принято в комиксах, разлетались вписанные в кудрявые облачка возгласы: «О! О! Еще! Чмок-чмок! Ах-х! О-о-о!» Вперемешку с возгласами летели вверх сброшенные бейсболки и бабочки. Покачивался на верхней ветке сорванный с зайчихи бант…

Жюли свернула газету и бросила ее на подоконник. Какой-то малявка, приблизившись, заглянул ей в лицо, почему-то показал язык и захохотал.

В первый момент Жюли не испытала ничего, кроме недоумения. Глупость какая-то, полный идиотизм. Что вообще имел в виду художник? Почему зайчиха, почему зайцы, почему их так много? Художник изобразил зайчиху похожей на Жюли. Зачем? Все эти зайцы – какое они имеют к ней отношение? При чем здесь она?

Потом пришло легкое чувство брезгливости: он что, совсем с ума сошел, этот редактор Шпатель? Что он печатает на страницах мильхенбургской газеты? Для кого вся эта непристойная чушь?

– Бесстыжая! – вдруг раздалось за спиной у Жюли. – Как она после этого в школу-то пришла!

Жюли резко обернулась и увидела своих одноклассниц – толстую Марту и прыщавую Эмму, – грузно поднимавшихся по лестнице. Она в изумлении уставилась в лица подружек, не до конца понимая смысл сказанных ими слов.

– Смотри-ка! Не понимает! – злобно сказала Марта. – Что? Доигралась? Допрыгалась?

Молоденький учитель биологии, шедший в толпе учеников вслед за девчонками, с удивлением вскинул голову, но, встретив взгляд Жюли, почему-то отвел глаза.

Зазвенел звонок – перемена закончилась, пора было идти на математику. Жюли поправила рюкзак за плечами и стала подниматься в класс. Пробежав несколько ступенек, вернулась и на всякий случай взяла с собой газету.

* * *

На уроке, конечно же, ей было совсем не до математики, не до дробей и пропорций. От утреннего настроения не осталось и следа. Мысли Жюли разбегались в разные стороны, она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном.

Немного успокоившись и поразмыслив, Жюли абсолютно отчетливо поняла, что статья и комикс были направлены против нее. И это было подло, подло, подло! Возмутительная статья и комикс никак не соответствовали смыслу того, что произошло на мосту. На Жюли выплеснули ушат отвратительной грязи и пошлости. И эту пакость разглядывал теперь весь город! Вот почему умолкли кумушки в кондитерской Рудольфа… Вот что имела в виду Стелла…

«И всё это наверняка придумал Курт, – думала Жюли. – Больше некому! Ах он…»

Но в одиночку, чувствовала девушка, Курт не стал бы действовать так откровенно и цинично. За его спиной явно стоял кто-то или что-то еще. И дело было не только в Доротее или редакторе мильхенбургской газеты. Жюли буквально кожей ощущала присутствие какой-то темной, жестокой, страшной в своей непреклонности силы. Нет, она была не просто оскорблена, теперь ей стало по-настоящему страшно! Она кому-то перешла дорогу. И ей объявили войну.

Она чувствовала себя так, будто чудесным солнечным утром шла по благоухающему лугу, прямо по траве, пританцовывая от переполняющего ее счастья; срывала самые красивые цветы, плела венок, улыбалась солнцу и разговаривала с птахами. Жюли шла, не ожидая от начавшегося дня ничего, кроме радости. И вдруг, раздвинув заросли иван-чая, наткнулась на гнездо, в котором свернулась толстая, блестящая, злобно шипящая гадюка с выводком скользких извивающихся змеенышей. Жюли отпрянула, развернулась и, зорко глядя под ноги, бегом вернулась на тропинку. Но мир вокруг в одно мгновение перестал быть прежним: из беспечного и щедрого превратился в подозрительный и враждебный. Жюли смотрела вокруг и как будто ничего не узнавала.

Она с трудом досидела до конца урока и после звонка сразу же отправилась искать Курта.

Жюли нашла его на втором этаже, возле кабинета астрономии. Он стоял у дверей, прислонившись спиной к стене и заложив под себя руки, и с холодной усмешкой глядел поверх голов копошащейся в коридоре малышни.

Увидев Жюли, приближающуюся с газетой в руках, Курт едва заметно переменился в лице. Но быстро взял себя в руки, и его лицо опять приняло холодное и презрительное выражение.

«Вот он! Не знаю, что я сейчас с ним сделаю!» Она понятия не имела, что хочет сказать и что хочет услышать в ответ.

– Что это?! – с трудом сдерживая ярость, спросила она.

– Газета, – ухмыльнулся Курт.

– Вижу, что газета! – Жюли раскрыла и сунула Курту под нос страницу с комиксом. – Это что? Твоя работа?

– Ну что ты! Я не художник. Я так не умею.

– Хватит тупить! Ты отлично понимаешь, о чем я!

Курт не посчитал нужным отвечать.

– Ведь это про меня? Да? И это – я?

Курт развел руками: он этого не говорил. Жюли сама об этом догадалась.

– Но с чего вдруг? С какого перепугу на меня вылили столько грязи? Что я сделала вам со Шпателем? Я же просто пошутила!

Курт расплылся в улыбке:

– Вот и мы тоже! Тогда – ты. А теперь – мы. Взяли и немного пошутили…

Жюли задохнулась.

– Но ведь на мосту были только мы с тобой! И еще несколько ребят. А это теперь читает весь город!

Курт пожал плечами.

Он смотрел на нее как на врага. Нет, хуже! На врага смотрят с ненавистью. А он смотрел на нее как на ничтожество, которое даже ненависти недостойно.

– У тебя что, вообще крыша съехала? А если я сейчас отнесу это директору гимназии? Или сразу в полицию?