Книга Нью-Йоркские ночи - Эрик Браун

– В другой раз, о'кей?

Холлидей прикрыл глаза. Перед мысленным взором возникло видение: вот он играет в шахматы с сестрой – Элоизой, и, как всегда, проигрывает. В этот момент ему показалось, что кто-то вскрикнул, и Холлидея вдруг охватило давешнее чувство всепоглощающей тоски, высасывающая душу боль, которая, казалось, не имела ни причины, ни источника.

Он огляделся, почти готовый увидеть, потом встал и заспешил через окаймленную деревьями площадь, абсолютно уверенный, что заметит некое мимолетное движение, какую-то тень вдали. И вдруг резко остановился.

В пяти метрах от него, не более, стояла и смотрела сквозь ледяную ночь она, Элоиза.

Она была все такой же, какой он помнил ее все эти годы: очень тоненькой и бледной, как лилия. Хрупкая, большеглазая, она напоминала какую-то актрису былых времен, Фей Рей, что ли? В детстве он видел фильм “Кинг Конг”, и сходство героини с сестрой поразило его больше, чем страх перед чудовищем.

Она была одета в короткий белый халатик, и хотя Холлидей сознавал, что это только галлюцинация, но какой-то иррациональной частью своего мозга он ощущал беспокойство оттого, что она так неуместно одета этой морозной ночью.

– Элоиза?

Она улыбнулась. А потом, к его неописуемому удивлению, заговорила:

– Привет, Хол! Как дела?

– Я… – Она казалась такой реальной, что он огляделся вокруг, как будто надеясь убедиться, что другие рядом с ним тоже видят это дитя. Несколько беженцев действительно уставились на него, но другие прохожие спешили мимо, не желая встречаться взглядом с идиотом, который разговаривает сам с собой.

Он шагнул ей навстречу и остановился. Она выглядела такой реальной, такой настоящей! Светлые волосы изящными короткими локонами облегали голову…

Она поставила каблучок красной туфельки на носок другой и, казалось, внимательно их рассматривала, время от времени бросая на Холлидея быстрый взгляд огромных голубых глаз.

Он хотел броситься к ней, обнять, но понимал, что образ от этого сразу развеется.

– Почему ты здесь, Элоиза? Что ты делаешь?

– Но ты же знаешь! Ты сам меня позвал.

– Я? Я позвал? Как? Она хихикнула в кулачок.

– Откуда я знаю как, дурачок! Позвал, и все.

Он рассматривал ее во все глаза. Когда она умерла, он был вдвое старше ее – четырнадцать лет, – по мнению отца, почти мужчина. И очень близок со своими сестрами-близняшками. Они были еще слишком маленькими, чтобы возникало соперничество, и в то же время достаточно взрослыми, чтобы оценить его жизненный опыт.

– Что случилось, Элоиза? – шепотом спросил он.

– Ты имеешь в виду пожар? Что случилось на пожаре?

Холлидей кивнул. Пожар он помнил. Мысленным взором он видел пламя, взметнувшееся над родным домом вместе со всем, что было ему дорого, но он не мог вспомнить ни одного конкретного эпизода этого драматического дня. Он знал, что в них кроется ключ к воспоминаниям, которые сознание подавляло все эти годы.

– Я не могу тебе рассказать, дурачок, – пропела Элои-за. – Я не могу этого помнить, ведь так? – Она посмотрела на него с внезапной серьезностью. – Ты должен спросить папочку и Сью, спросишь?

Сказав это, она повернулась и пошла прочь. Он бросился следом, побежал. Но все было как во сне: он гнался за ней, но не догонял, двигался медленнее и медленнее… Он видел, как призрачное дитя несется с неестественной скоростью и наконец скрывается за толстым стволом дерева. Хол-лидей рванулся вперед, подбежал… и застыл в неподвижности. Она исчезла.

Он стоял посреди заледеневшей площади, в бессмысленной мольбе протягивая руки в пустоту и чувствуя на себе враждебные взгляды бездомных. Наконец он очнулся и пошел через площадь, отыскивая глазами машину. Забрался на водительское сиденье, включил обогреватель на полную мощность и, согреваясь, стал думать: неужели он сошел с ума? В виртуальной реальности что-то произошло с его головой. Что-то проникло туда и растревожило память, глубоко похороненную в подсознании. Потом задумался над тем, что посоветовал призрак, механическим движением завел мотор “форда” и заметил, что уже движется по городу с некоей целью, прибавляет скорость на мосту Квинсборо, въезжает на Лонг-Айленд, несется по шоссе № 495 через Квинс. Далеко к югу сияло облако света над аэропортом Джона Фицджеральда Кеннеди. Еще выше огни снижающихся самолетов составляли причудливый светящийся лабиринт. Целый час он ехал по этому шоссе и не встретил ни одного автомобиля. Холлидей прибавил скорость и откинулся на сиденье, слушая по радио негромкую классическую музыку.

Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз ехал этим путем, но когда они с отцом договаривались о встрече, Холлидей настоял на ресторане, чтобы только не появляться в доме. Естественно, дом уже был другим, после пожара его перестроили иначе, но в том же стиле. Холлидею никогда не нравилось жить в нем. Новый дом казался самозванцем, в нем не было очарования того, прежнего жилища. Новое дерево, оседая, скрипело и стонало, а он приписывал это прогулкам неуспокоившегося духа.

По шоссе № 97 он свернул к берегу, а через двадцать минут сбросил скорость, проезжая мимо Блю-Поинт и череду дорогих вилл, выходящих фасадами к морю. Его отец жил в трех километрах дальше по побережью, у заросшей травой дороги, которая упиралась в дюны у самого уреза воды. Последние мили Холлидей буквально полз, как будто его разум не желал осуществлять то, что наметило подсознание.

Дом появился внезапно, и сначала Холлидей не поверил, что это узкое, строгое здание – тот самый дом, где он провел последние три года своей юности. Должно быть, дом снова горел и его опять перестроили. И выглядит он куда меньше, чем прежде…

Холлидей поставил “форд” на другой стороне улицы и остался сидеть, рассматривая дом и пытаясь под этими мрачными линиями уловить контуры другого, давно умершего жилища, где ребенком он играл со своими сестрами.

Над морем появилось солнце, и небо на востоке побледнело, превратив дом в зловещий, четко очерченный силуэт на серовато-золотистом фоне. Холлидей все ждал, что внутри появится хоть какой-нибудь признак жизни. Его отец, привыкнув к военному распорядку, всегда вставал очень рано. Вот и сегодня ровно в шесть часов на первом этаже вспыхнул оранжевый прямоугольник. Холлидей подождал пять минут, затем еще пять и наконец заставил себя выйти из машины.

Он прошел по неогражденному ухоженному газону, но так и не решился позвонить с парадного крыльца, а потому обогнул дом и пошел к черному ходу, как будто это могло сделать визит менее формальным. На углу он помедлил, оглядел сад и нашел глазами старинный дуб, на который часто забирался в детстве. Он любил это дерево, чувствовал, как близка ему душа могучего зеленого исполина, но, разумеется, не умел выразить словами свои ощущения и предпочитал о них помалкивать.

Теперь дуб был мертв. Холлидей медленно пошел к дереву, словно скорбящий друг к могиле близкого человека. Дуб все еще возвышался над садом, поражая своими величественными размерами, но ствол его расщепился, а многие ветви, одряхлев и размякнув, обломились и сейчас устилали землю.