Книга Закрытие темы - Сергей Носов

4

– И наконец, об эксперименте. – Он повертел указку в руке, посмотрел в окно: десятилетняя дочь вахтёра пускала около ректорской «Волги» мыльные пузыри, пузыри лопались. – Да, – продолжал Николай Николаевич, – собственно алгоритм определяется следующим выражением. Тут всё ясно. Моделирование на ЭВМ[18] дало ожидаемый результат, вот соответствующие характеристики, обратите внимание на заштрихованную область – выигрыш три децибела. Далее: имитатор, структурная схема которого…

Рядом с девочкой сидела рыжая кошка, она внимательно следила за мыльными пузырями, за их возникновением, существованием и смертью; когда лопался очередной пузырь, кошка вздрагивала от неожиданности, – очевидно, капельки мыла попадали ей на нос. Николай Николаевич перевёл взгляд на коллег. Виктор Тимофеевич за первым столом удовлетворённо кивал, скорее по инерции, чем осознанно. Остальные, кто как умел, пытались изобразить на сумрачных лицах по крайней мере заинтересованность – пятый доклад до обеда, шутка ли это?

– Да-да, имитатор, – подсказал Виктор Тимофеевич.

Касаев будто очнулся.

– Как говаривал ещё князь Одоевский Владимир Фёдорович, – медленно произнёс он, удивляясь собственной непредсказуемости, – наблюдение есть проверка теории. Так вот…

Аудитория оживилась.

– Кто, кто говаривал? – закрутили головами нерасслышавшие.

Виктор Тимофеевич задвигал бровями, самодеятельность он не приветствовал. Между тем докладчик рассказывал о выборе весовых коэффициентов.

– Краткие выводы, – сказал он и сделал краткие выводы. – Спасибо за внимание. – И отошёл от доски.

– Будут ли вопросы к докладчику?

Вопросов было немного.

Встал седовласый старичок из смежной организации, лет восемьдесят на вид (между прочим, лауреат едва ли не Сталинской премии), встал и, почему-то глядя в окно, сказал с выражением:

– Достойно! – Словно «достойно» это относилось к той, пускающей мыльные пузыри девочке. – Достойно, – повторил старичок, – но у меня есть конкретный вопрос.

Вопрос оказался каверзным. Не успел докладчик и рта раскрыть, как старичок уже сам ответил. Сами задаём – сами отвечаем. Николаю Николаевичу оставалось лишь согласиться:

– Абсолютно верно.

– Теперь понимаю, – сказал старичок и сел на место.

Аспирант из межотраслевой лаборатории был менее благодушен.

– Так как, вы говорите, выбрали веса? (Сказать «весовые коэффициенты», понятно, признак дурного тона; во время доклада он морщился, хмурился, цокал языком, усмехался и покачивался на стуле, угрожая с грохотом рухнуть навзничь.)

– Как решения системы дифференциальных уравнений, вот они на доске.

– Как же вы решаете, если не учли то-то и то-то?

– Почему не учли? То равно единице, а это положили равным нулю.

– Не слишком ли смелые допущения?

– В рамках данной модели допущения вполне приемлемые.

– Эти допущения дадут вам такие альфа и кси, которые съедят все ваши три децибела.

– Ну уж нет! Как легко видеть, альфа обратно пропорциональна дисперсии сигма, а если иметь в виду… и т. д., и т. п.

– Очень мило, – сказал аспирант, не дослушав до конца.

И тут не выдержал Воздерженцев.

– Прошу прощения! Не много ли вы на себя берёте? Вы отрицаете совершенно очевидное. Прежде чем выступать с таким, извините, апломбом, следовало бы ознакомиться с нашей статьёй в последних трудах института, там всё доступно изложено. – Слово «доступно» он выделил голосом. – Есть ли вопросы по существу?

Все молчали. Те, кто сидел поближе к окну, смотрели на девочку. Огромный мыльный пузырь проплыл над карнизом и застыл перед открытым окном, как шаровая молния. «Влетит или не влетит?» – подумал Касаев. Пузырь лопнул.

– У меня по существу.

(Лицо просветлённое, ряд последний.)

– Вы, если не ослышался, упомянули князя Одоевского?

– Да так, к слову пришлось…

– Был бы рад записать источник цитаты.

– Пожалуйста.

– Спасибо[19].

– Вот и прекрасно, – оживился Воздерженцев. – Товарищи! Не пора ли нам пообедать?

«Предложенный способ доказательства несчётности множества рациональных чисел глубоко ошибочен. Построенная Вами десятичная дробь (не 1), (не 0), (не 5), (не 3)… будет непериодической, поэтому соответствующее ей число…»

Представляю: он складывает письмо пополам и прячет в конверт. Надо в особую папку – переписка с академическими журналами. Ух, какой сочинит он ответ! Ух! А за окнами дождь. (В Костроме сезон дождей.) Размокропогодилось. И вот что странно: окна-то выходят на площадь Мира, на бывшую Сенную. В Ленинграде площадь Мира тоже называлась когда-то Сенной, и живу я в двух шагах от этой площади. Странное, очень странное совпадение.

В Костроме я ни разу не был.

Молодой человек, спросивший о князе Одоевском, был не кто иной, как Евгений Борисович. Тот самый полумифический Евгений Борисович из Костромы, легенды о котором уже третий год бытуют в среде математиков и нематематиков. Памятуя об исключительной скромности Евгения Борисовича и об его неприязни к собственной популярности, называть фамилию нахожу излишним.

На конференции (говорят, учёный секретарь института сам звонил в Кострому) Евгений Борисович выступил с двумя докладами. Первый – небольшое сообщение на секции математического моделирования. Как и предполагалось, оно заинтересовало узкий круг специалистов (двух человек). Основной же доклад организаторы конференции поберегли на десерт, причём название темы в программе не указывалось (видимо, оргкомитет опасался переаншлага), зато наименование рубрики – ни много ни мало «Трибуна» – выделялось жирным шрифтом: все ожидали дискуссию. К сожалению, мне не довелось присутствовать на этом докладе, но то, что я знаю, взято из первых рук: Евгений Борисович произвёл ошеломляющее впечатление. Он обратил пафос доклада против гегелевского понятия «дурная бесконечность»; трудно сказать, чего здесь было больше – математики или философии. Остроумно опровергая положение Кантора о несчётности действительных чисел и предлагая свою аксиоматику, Евгений Борисович уверенно доказывал необходимость существования Самого Большого Числа; щемящую тоску по оному, говорил докладчик, испытывали многие мыслители прошлого (в частности, цитировался Чернышевский). По словам очевидцев, после доклада творилось что-то невообразимое. Одни пели панегирик Евгению Борисовичу, другие – их большинство – обвиняли в математической ереси.