Книга Другой - Юрий Мамлеев

— Брось, — возразила Алёна, отпив, — такие великие слова не относятся к этой ситуации. Неужели Бог будет заниматься такими клопами, помешанными на деньгах любой ценой. Они сами по себе сгниют там. Не хватало еще, чтобы высшие силы марали руки об этих кровососов. А здесь мы возьмем работу Бога на себя.

— Иш ты, какая ты смелая стала. Хотя духовно ты всегда была смелая и лихая. Прости, я порой думала, что ты трусиха.

— Ладно, Лерка. Наши сердца сблизились в последнее время. Итак, у Филиппа. Вадима я тоже приглашу.

— Еще бы.

— Выпить надо ликеру за бессмертие нашей души, — заявила Алёна, смеясь.

И они, довольные, разошлись.

А от Ротова все не было и не было звонка. Точно он провалился в преисподнюю. Но Лёня потерял к этому интерес. Он просто ждал прямо звонка от Акима Иваныча. К черту всяких посредников. Звонок прозвенит и все. И тогда начнется иная жизнь, иная смерть и иная Вселенная. Взгляд Лени был устремлен туда. Даже о Лере он вспоминал без жалости, и сам дивился этому. И тогда немножечко жалел ее. «Аким Иванович, Аким Иванович», — бормотал он во сне.

У Филиппа собрались днем, он принимал один, домашние уехали. Алёна, Вадим, Лера и хозяин уселись за круглым столом. Алёна отметила новые картины на стенах: то были Зверев и Харитонов, среди других, которых она уже видела. Идею доноса Филипп воспринял с восторгом.

— Если так, то спасем немало людей, если не от смерти, то от болезней и всяких последствий. А кровопийцам — Бог судья, а пока Генпрокуратура, — вымолвил он и сразу принялся за дело.

Включили компьютер…

— Кто хочет печатать? — спросил Вадик.

— Я, я! Я — первая! — выкрикнула Лера и почему-то посмотрела на картину Зверева.

Лера расположилась, но сначала надо было составить текст. Взялась Алёна:

— Уважаемые защитники народа и его блага. С наслаждением сообщаю вам, что в районе Мытищ, примыкающем к Ярославскому шоссе, расположилась фабрика фальшивых лекарств, руководимая подпольными буржуями. С радостью открыли бы вам наши имена, но не можем по причине здравого смысла. Искренне ваши. Проверьте.

— Ну, это уже хороший сюр, — хохотнул Филипп, а за ним и остальные. — Но они нас не поймут. Надо помягче.

Помягче не получалось, слишком притягивал сюр, да еще со стен смотрела одна сюрреальность.

«Защитники народа» превратились в «уважаемых коллег», «защитников женщин и детей», а «подпольные буржуи» в «маньяков».

Чтоб прекратить веселье, Филипп продиктовал свой текст, сухой и почти бюрократический. На этом и сошлись. И тут же накрыли на стол.

— Все-таки ты зря влезла со своим сюром, Алёнка, — вдруг рассердилась Лера. — Дело-то серьезное. Пусть это капля, но все же направлена против дикого беспредела. Мой двоюродный брат только что вернулся из провинции; страшно взглянуть, говорит, как наваждение какое-то, экономическая чума. И людей так жалко, невыносимо…

— Да я же тоже как ты, — оправдывалась Алёна. — Но надо же вздохнуть немного, хоть на минуту, а без сюра тут не обойдешься.

— Мои милые юные дамы, — прервал Филипп. — Разрешите мне сказать несколько слов. Вы опять за свое, вы слишком чувствительны, а нельзя так болезненно переживать за то, что происходит в стране. Зачем доводить себя до сумасшествия. Это во-первых.

— Не мы доводим, нас доводят, — быстро проговорила Алёна.

— Во-вторых, не все так плохо, как кажется. Есть честные предприниматели, любящие свою страну, и везде есть такие, во всех сферах жизни. Я не буду приводить научные аргументы, это увело бы в сторону. Но они есть и очень основательные… А главное, выбраться из этой ямы, в которую нас загнали, можно только постепенно и с большой осторожностью. Страна в страшных тисках, и ей нужно спастись в целом, сохранить себя, а бедные и несчастные всегда были и будут… Россию надо спасать, а не спившихся бомжей.

Тут начался шум и волнение.

— Да не о бомжах же речь, а о большинстве народа, — возмутился Вадим. — Ясно, что страну надо хранить, сохранять от всех видимых и невидимых опасностей.

— О, Господи, элементарные социальные гарантии, хотя бы часть того, что есть в европейских странах, — вмешалась Лера, — И умерить аппетиты кровососов, криминала.

— И главное, жизненно важное, — чтобы увеличилась рождаемость, иначе здесь, на месте России, будет распад, — воскликнул Вадим.

— Хватит апокалипсиса, — прервал Филипп. — Еще поговорим о войнах и терроризме. Хватит!

Вадим вдруг заметил, что прямо перед ним на стене — портрет Достоевского. Он глянул в глаза Федора Михайловича и чуть-чуть успокоился хотя бы внешне.

— Филипп, — сказал он. — Дай Бог, чтобы твое мнение оказалось истинным. Без потрясений, тихо, как при Иване Калите, собирателе, постепенно вылезем. И с миром будет все в порядке, нас будут любить, и мы будем любить, по-детски говоря… Но, увы, альтернативный пейзаж кажется мне более точным.

— Какой же?

— А то, что ожидай крови, катаклизмов, бунта и даже ненависти к нам природы, войны, в общем злоба и лишения как всегда, но с возрастающей во много раз силой. Я имею в виду, конечно, весь мир, не только Россию. Плюс невообразимые, неожиданные сюрпризы. Передышки, конечно, тоже будут. Россия спасется, если сохранит свой великий дух…

— Точнее, вернет его, — вставил Филипп.

— Что ж, такой сценарий возможен, чего уж говорить.

Лера молчала. Молчал и Достоевский.

— В дальней перспективе — современная цивилизация, несомненно, рухнет. Сто, триста, четыреста лет — неважно. Тогда, когда карма будет близка к завершению и суд состоится, Россия, если сохранит себя, должна создать абсолютно новую, духовную цивилизацию. Вот мое мнение.

Разгоряченный спор мнений прервал резкий звонок в коридоре. Филипп вышел и, вернувшись, сказал:

— Тут одно деликатное дело. Есть у меня школьный приятель — Костя Лавров. Жена у него уехала к больной матери во Владимир, а он сам заболел. Заболел, лежит один. Маленький сын тоже во Владимире. Соседи ему помогают, приносят лекарства. У него сильная простуда, но соседи и так перегружены своими заботами. Давайте съездим к нему, если хотите.

— Само собой! Съездим!

— У меня сейчас машина на ходу. Закупим продуктов, посидим у него немного, а потом я всех развезу по домам.

— Мы с Лерой уберем в квартире, поди запущено там, — добавила Алёна.

На том и порешили: ехать немедленно.

глава 24

Тарас заскучал по причине суеты. Мир казался ему все подозрительней и подозрительней. Сомнение вызывало все: даже то, что на небе только одно солнце. «Должно быть еще другое, невидимое, тайное. Припрятанное на том свете. Но зато когда-нибудь как запылает, подмигнет», — рассуждал он на скамейке в парке за бутылкой пива. Особенно умственно раздражали его ученые, собаки и цветы.