Книга Петербург: неповторимые судьбы. Город и его великие люди - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это на первый взгляд.
«Музыку Гаврилина играть очень трудно, – отмечал В. И. Федосеев, – потому что она очень проста, и эту простоту в наши дни выразить очень трудно, потому что мы ее во многом утеряли. Мы всегда ищем какие-то изощрения, стараемся помочь музыке эффектами – а гаврилинская музыка в этом не нуждается, она сразу находит отклик в душе каждого человека. Все композиторы, подобно ему, должны писать не для элиты, а просто для людей, которые понимают музыку сердцем».
Внимательный читатель без труда заметит, что эти слова выстраивают точную параллель гаврилинской музыки с простотой рубцовской поэзии.
Действительно… Стихи Рубцова необыкновенно просты, как и музыка Валерия Гаврилина, но обманчива эта простота и ясность.
Если вдумываться, отыскивая в стихах Николая Рубцова будничный смысл, то окажется, что все здесь как-то несуразно и нелепо.
Сразу, уже в этих первых строках, несообразность. Как может быть светло от ночной звезды? Ну ладно, лунный свет, но звездный… Разве способен он осветить углы комнаты, табуретку, стол, тарелку на столе? А дальше?
Ну зачем, скажите, идти матери ночью за водой, какая надобность? И при чем тут «красные цветы», которые «в садике завяли все»? При чем «лодка на речной мели», которая «скоро догниет совсем»? Поиск будничного смысла разрушает волшебство стихотворения, превращает его в груду нелепых обломков.
Но еще более нелепо предполагать, что эти прекраснейшие стихи написаны по рецепту эстрадной песни, где только звучание голоса и создает реальность, где только мелодия, ритм и могут связать бессмысленные слова.
Конечно же, нет. Просто лирическая стихия Рубцова – это особая стихия, которая хотя и персонифицируется порою в поэте, даже и в этот момент одновременно живет по другим, недоступным для живого человека законам, ибо наделена не свойственными человеку способностями.
Эта самостоятельная сущность, сливаясь с которой и получает поэт возможность ощущать запредельные миры, принимая ту информацию, – вспомните: «Я умру в крещенские морозы…», – которая недоступна обыкновенному человеку.
А способ сообщения поэта с читателем – говорение из души в душу. Говорение из души в душу – и музыка Гаврилина. Она действительно сразу находит отклик в душе каждого человека, она для людей, которые понимают музыку сердцем.
И тут, как ни парадоксально, при абсолютно полном проникновении в суть поэзии Рубцова не так уж и важны становились сами его тексты. Может быть, об этом и думал Валерий Гаврилин, когда спросил: а что, если написать «Рубцовскую тетрадь» только для симфонического оркестра?
– Как же можно без хора? – спросила тогда Наталья Евгеньевна. – Ведь это на стихи Рубцова… Как же будет музыка без текстов?
– Да-да… – торопливо согласился Валерий Александрович. – Конечно, ты права…
Но музыка была написана.
«И еще он сыграл новый „Рубцовский вальс“… – вспоминает А. А. Белинский. – Ни я, ни Наталья Евгеньевна не записали его на магнитофон. Он унес и этот волшебный вальс и много другой чудесной музыки туда, в духовное бессмертие. Он ничего не записывал на ноты, пока сочинение не было готово полностью. Он все держал в своей поистине гениальной головушке».
Увы… Гаврилин, как свидетельствует его жена, клавиров никогда не писал, сразу – партитуру[47]. Много музыки так и осталось «на пальцах».
О том, каким был «Рубцовский вальс», о том, какой должна была стать «Рубцовская тетрадь», можно догадываться лишь по не многим сохранившимся записям Валерия Александровича.
Вот два листка машинописи из бумаг Валерия Гаврилина. На одном написано: «Хор, солисты, симфонический оркестр. Песня Даши». Дальше следует текст:
На другом листке: «Застольная песня. Журавли». Подзаголовок «Поет председатель или же все». Далее следует текст: «Меж болотных стволов красовался восток огнеликий»… Еще сохранились обрывочные записи размышлений-воспоминаний: «У забора в Шейно (деревня в Вологодской области, куда Валерий Гаврилин приезжал на каникулы, там жила его мать. – Н. К.) на вечерней заре. Облака на закате. Мальчик собирается на гулянье».
«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны. Гулы».
И вот читаешь это стихотворение Николая Рубцова:
и сразу соединяются обрывочные записи Валерия Гаврилина.
Разные люди председательствовали в колхозах деревни Перхурьево Кубено-Озерского района Вологодской области, где вырос Валерий Гаврилин, и в деревне Никола Тотемского района Вологодской области, где рос Николай Рубцов. Наверное, они были не похожими друг на друга, но что с того?
Одной и той же была колхозная жизнь и в Перхурьеве, и в Николе, одинаковыми глазами смотрели деревенские сироты Валерий Гаврилин и Николай Рубцов на главного в деревне мужика и одинаково видели, как пляшет он на празднике, выбиваясь из сил. И все в этом главном мужчине детства было прекрасно.
И простые и ясные жизненные принципы, выраженные в требовании выпить за доблесть в труде и за честность, и былинная богатырская сила, позволяющая ему, как знамя, пронести в руках лучшую жницу. И этот былинный богатырь детства и должен был запеть в «Рубцовской тетради» Валерия Гаврилина одно из самых пронзительных стихотворений Николая Михайловича:
И как ответ на песню Даши (жницы, которую проносят в руках как знамя?):
и будет звучать эта песня… И сколько бесконечной любви и печали прозвучит в этом ответе!
