Книга Петербург: неповторимые судьбы. Город и его великие люди - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В шестидесятые годы написал Юрий Борисов «Белую песню», но иногда кажется, что она написана о нашем времени.
У Юрия Борисова был идеальный слух.
Он писал сам музыкальные пьесы и иногда исполнял их. Он хорошо пел, хотя его трудно было застать в трезвом состоянии. Почему он не вписался в общество? Наверное, не мог приспосабливаться к ситуации, он был весь не из того времени, в котором жил. Из другого…
6
Хотя это, конечно, вопрос, подошло бы или нет и нынешнее время для Юрия Борисова.
– Не знаю… – сказал на это друг Юрия Борисова Валерий Кругликов. – Сейчас такое время, что у нас каждый бомж, как Гамлет. Не знает, доживет до утра или нет.
– В каком году он последний раз был на зоне? – спросил я.
– Не помню, – ответил «работник асфальтоукладки». – Я же говорю, мы дат не запоминали. Мы и не говорили почти. Песни у нас были средством общения. Мы всегда пели.
Это очень хорошая мысль о том, что у песен нет дат и сроков.
сказал Юрий Борисов в романсе, посвященном памяти Валерия Агафонова. Но он и сам тоже не допел свой романс. И у его песен тоже нет никаких сроков.
Хотя и не удался прорыв, который, быть может, назначено было совершить им, но это не песен Борисова вина… Хотя их и потаскали по эстрадам, но они не затаскались, в них сохранилась прежняя пронзительность и свежесть, будто и не исполнялись они еще.
7
Уже после смерти Валерия Агафонова песни Борисова начали звучать и на телевидении, и в фильмах. Как они пробивались туда – отдельная история.
Целый куплет попал в фильм «Личной безопасности не гарантирую». Валерий Кругликов рассказывал, что после похорон Агафонова он заскочил на кладбище в автобус, где ехал режиссер фильма «Личной безопасности не гарантирую».
– Молодцы вы, что Борисова вставили, – сказал он режиссеру. – Наконец-то Борисов начинает с экрана звучать.
– Какой Борисов?! – возмутился режиссер. – Мне сказали, что это Пушкин…
Они никогда не встречались друг с другом, но общего в их судьбах так много, что порою кажется, эти судьбы для одного человека и предназначались.
И гениальный русский поэт Николай Рубцов, и великий русский композитор Валерий Гаврилин родились на Вологодчине перед войной, и с самого раннего детства им достался при живых родителях (у Николая Рубцова жив был отец, у Валерия Гаврилина мать) сиротский удел.
Нищету и необыкновенную одухотворенность русской жизни, ее незащищенность и сокровенную красоту они постигли в самом раннем детстве и, может быть, именно поэтому с такой необыкновенной силой сумели выразить в своем творчестве.
Очень рано, гораздо раньше многих своих благополучных сверстников, нашли они свой путь в искусстве и, не сворачивая, пошли по нему, еще при жизни достигнув всенародного признания.
Загадка, непостижимая тайна и вместе с тем некое роковое предопределение заключены в том, что Валерий Гаврилин так поздно пришел к стихам Рубцова, поэта, быть может, наиболее близкого ему. И близкого не только по рождению, не только по судьбе, но и по мироощущению, по пониманию того, что предназначено сказать, по тому глубинному патриотизму, который не нуждается для своей реализации в поиске и обличении врагов, который полностью осуществляется в любви.
«Творчество Рубцова я понял не сразу, – писал Валерий Гаврилин в 1986 году в ответ на вопрос кафедры советской литературы ЛГУ, готовящей конференцию, посвященную творчеству Николая Рубцова. – Я думаю, это оттого, что его духовный, душевный мир был гораздо богаче, ярче и сильнее, чем мой. С годами мой жизненный опыт привел меня к Рубцову – и теперь в современной русской поэзии нет поэта более для меня дорогого, чем Рубцов. Я учусь у него, многое перенимаю и верю во все, что он пишет, даже если сам я этого не испытал. Он стал для меня школой, одним из учебников духовного опыта…»
Творчески же Гаврилин начал входить в мир поэзии Рубцова только в 90-е годы. Странно было бы думать, что Гаврилину жившему вполне благополучной жизнью популярного композитора, именно благополучность и помешала сразу различить дивный небесный свет и сокровенное звучание русской судьбы в переполненных болью и отчаянием стихах Рубцова.
Но ведь так и было.
В общем-то вполне закономерно, что Гаврилин услышал свое в стихах Рубцова именно тогда, когда реформы Ельцина сделали нищим его, одного из самых успешных русских композиторов. В эти страшные годы нашел для себя Валерий Гаврилин опору в поэзии Николая Рубцова. Вот тогда и различил Гаврилин тот голос Родины, что звучал в этих стихах.
«Теперь я очень страдаю от того, что не могу найти музыкального ключа к раскрытию тайн его поэзии в музыке. Дважды брался – и все с очень плохим результатом, – писал Валерий Гаврилин в 1986 году. – Мечтаю написать истинно рубцовскую музыку – надежда на то, что однажды это у меня получится, помогает мне жить и трудиться и лучше, старательнее сочинять и всю остальную мою музыку».
Музыка Гаврилина, назовем ее условно «Рубцовской тетрадью», которая в 90-е годы и создавалась, должна была поднять голос Родины, что звучал в стихах Николая Рубцова, на ту высоту, на которую способна поднять чувство и слово песня и музыка.
Отметим одну любопытную подробность. Вокальный цикл «Рубцовская тетрадь» Валерий Гаврилин собирался делать с вологодскими исполнителями. Велись переговоры с вологодской капеллой. Но руководитель ее, по-видимому, не понял, что хочет от него композитор, и в качестве образчика прислал кассету с церковными песнопениями, исполняемыми хором.
Вдова композитора, Наталья Евгеньевна Гаврилина, рассказывала мне о разговоре, который состоялся у нее с мужем, когда он получил из Вологды кассету.
– Ну а что, если сделать Рубцова без хора? – задумчиво сказал тогда Валерий Гаврилин. – Может, только с симфоническим оркестром?
Само это предположение на первый взгляд выглядит настолько диким, что хочется сразу усомниться, а правильно ли запомнила слова мужа Наталья Евгеньевна.
