Книга Дела репрессированных московских адвокатов - Д. Б. Шабельников

гонорар, суммы которого не помню. Эти векселя я видал, не помню, писались ли они при мне или показывались позже, но, как я помню, они были написаны в советской валюте.

Записано с моих слов верно, прочитано.

Вл. Короленко [подпись] 10 апреля 1930 г.

л. д. 52

Протокол допроса Короленко Владимира Юлиановича

от 10.5.1930 г.

Будучи дополнительно допрошен, показываю:

После октябрьской Революции у меня на квартире бывали уже названные мною: Озеров, Бердяев, Ильин, Силин, Шереметьевский и Краснокутский, причем встречались они между собой у меня раза два и максимум три. Их политические настроения того времени, как и большинства интеллигентов, были неопределенные. В частности, Озеров, Ильин и Бердяев были настроены антисоветски. Характер разговоров, который тогда происходил у меня на квартире, я не помню. Никаких постановлений или решений не было.

Одновременно в тот период времени у меня на квартире бывали и другие лица, не имеющие отношения к профессуре, как, например, присяжн. поверен. Сон (имени отчества не помню)[188] и другие, коих назвать сейчас не могу.

Никаких политических разговоров бывавших у меня профессоров я не слыхал. Был простой обмен мнений о текущих фактах, обычный разговор собравшихся гостей. Когда я созывал к себе кого-либо, я предупреждал, что собираемся мы не для политических разговоров.

Так как я занимался в то время преподавательской деятельностью и все означенные лица были профессора и занимались научной деятельностью, то естественно, что мне хотелось иметь их своими знакомыми, так как я хотел войти в профессорский круг. Услыхав от кого-то, что Каменев хочет через Бердяева организовать Дом Ученых[189], заинтересовавшись этим, я пошел к Бердяеву, говорил с ним на эту тему. Потом пригласил его к себе на вечер. На вечере он, может быть, и был. Но отчетливо помню, что когда я сговаривался с ним, чтобы он пришел ко мне перетолковать об этом деле, он был через несколько дней, но никого не было еще. После этого никаких отношений с Бердяевым у меня не было.

10 апреля 30 г.

В.Короленко [подпись]

л. д. 53—58

Заявление

Уполномоченному ОГПУ тов. Ключареву содержащегося под стражей в Бутырской тюрьме

О.Г.П.У. в МОК [?] кам. 22 Владимира Юлиановича Короленко

В дополнение и разъяснение данных мною показаний сообщаю.

Родился я в семье литературного работника Юлиана Галактионовича Короленко, в 1881 г., в г. Ленинграде. Отец мой был литературный работник, мать из мелкой чиновной семьи. Прочие родственники тоже занимались литературным и газетным трудом. Брат отца, Владимир Галактионович Короленко, был известный литератор и общественный деятель. В разной мере, но все родственники, среди которых я вырос, во времена царского режима подвергались административным репрессиям (тюрьма, ссылка). Отец подвергался тюремному заключению по политическим делам в бытность его в Ленинграде (Петроград); дядя мой В.Г. Короленко, другой И.Г. Короленко[190], подвергались высылке в Сибирь; тетка М.Г. Короленко была сослана в Сибирь; муж ее – Ник. Александр. Лошкарев был полит. ссыльным за участие в убийстве Александра II (1881[191] г.); и т. д. Таково было семейное родственное окружение, та среда, среди которой я вырос и воспитался. Все знакомые были такого же образа мыслей и круга. Поэтому, хотя я никогда активно не проявлял себя в общественной и политической жизни, однако помню, что в бытность мою в Моск. 5-ой гимназии я принимал участие в гимназическом московском революционном кружке. Совместно со мной в нем принимал участие Василий Иванович Орлов, политкаторжанин, ныне работающий в издательск. отделе Высшей арбитражной комиссии при СТО[192] (Варварка, Москва). Это приводится мною здесь для того, чтобы показать, что ни имущественное положение моих родителей и родных, ни их социальное положение, ни окружавшая меня родственная и товарищеская среда не могли привить мне каких-либо монархических мыслей, чувств и т. д. К этому надо добавить, что ни отец мой, ни родственники, ни сам я не обладали недвижимостью. В 1904/5 г. я окончил Университет, поступил в адвокатуру и занимался ею до революции[193]. Одновременно в 1913/14 г. я стал заниматься преподавательской деятельностью, причем с 1917 г. по 1924 г. включительно занимался преподавательской деятельностью. С 1924 г. по 1930 г. – член коллегии защитников. До 1917 г. (и, конечно, впоследствии) никаких административных должностей в банках или торгово-промышленных предприятиях не занимал, даже не был постоянным юрисконсультом каких-либо крупных торгово-промышленных предприятий.

Озерова знал как профессора финансового права в Моск. Университете. Слушал его лекции. Вместе с другими студентами ходил к нему тогда на дом несколько раз за советами, разъяснениями и пр. Во время студенчества на дому у Озерова был раза два-три. По окончании Университета всякую связь с Озеровым потерял, и лишь в 1919 г. (в конце) я зашел к нему, как его бывший ученик, ввиду того, что мне были нужны разного рода справки (библиографического, научного и пр. [характера]), так [как] я в это время был преподавателем политэкономии, а у Озерова в то время (да и раньше, я помнил) была одна из лучших экономических библиотек. Затем я не только пользовался его библиотекой, но даже и купил у него ряд книг («Промышленные конфликты», книги о забастовках и другие). Разговоры наши носили обывательский характер, мои посещения были кратковременны. У меня такое впечатление, что Озеров как собеседник с глазу на глаз неинтересен. Вопросы и ответы его всегда в таких случаях были обрывисты, и видно было, что человек был занят более своими мыслями, чем собеседником. Для Озерова как интересного собеседника нужна аудитория, слушатели. В то время, т. е. 19 г. и ближайшие последующие года, Озеров был где-то консультантом. Я лично никогда не слыхал от Озерова предположений, что советская власть кратковременна или непрочна. Наоборот, он всегда жаловался, что советская власть его как финансиста не признает, что его не зовут на настоящую работу, не дают читать лекций, отвергают все его «проекты», и что он поэтому «конченный человек», и ему остается только умереть и т. д. Поэтому-то все личные мои разговоры с Оз. через очень короткое время становились тягостными, и я старался сделать их кратковременными.

Что касается моего знакомства с И.А. Ильиным, то могу сообщить следующее. Вместе со мной в Моск. 5 гимназии учились и братья Ильины, их было несколько. И.А. Ильин был моложе меня классами, потому я его знал, но, конечно, не как своего одноклассника. В 19 году И.А. Ильин был профессором. После окончания гимназии и до 19 года (конца 19-го или начала 20-го) я Ильина не встречал. А в это время я встретился с ним несколько раз на его докладе в аудитории Моск. Университета, а потом