Книга Незаметная вещь - Валерий Панюшкин

– Как же тебя понять, Федор Леонидыч, дорогой?.. Как же тебя понять-то?.. – И потом вслух добавил: – Видите, он пытается складывать сознание по кусочкам, а оно не складывается… Пытается придумать ракету, чтобы полететь к светлому будущему, а ракета не придумывается. Только все бред какой-то выходит и галиматья… Жалко.

Кто я?

После этого случая доктор решил изменить Федору Леонидовичу дозировку лекарств, и это помогло. Федор Леонидович стал спокойнее, забросил проект ракеты и стал даже выходить на улицу и помогать по хозяйству.

В микулинской больнице есть отделение, где лежат умирающие бабушки. Это самое грустное отделение. Там пахнет смертью, мочой и пролежнями, потому что не менее пятнадцати бабушек ходят под себя. Сестры и санитарки регулярно моют лежачих и меняют белье, но запах все равно остается.

Однажды, когда Федор Леонидович помогал штукатурить в этом отделении стену, огромная старуха лет девяноста остановила его и сказала:

– Отпустите меня домой к маме.

С этого дня идея дома и возвращения домой стала волновать Федора Леонидовича не на шутку. Преодолевая свойственную шизофреникам замкнутость, он расспрашивал старух о доме. Ему казалось, что эти непонятные, пахнущие мочой и смертью существа в платочках знают способ вернуться домой, только скрывают его от мужчин. Однако, если принести им яблоко или шоколадку…

Женщина по имени Капа рассказала Федору Леонидовичу, что человек состоит из двух половин, причем одна половина живет дома, а другая – в психиатрической больнице. Беда только в том, что больная половина человека никак не может вспомнить адреса здоровой.

Другая женщина, которую все звали Тонечкой, утверждала, будто действиями всех людей на земле управляет Невидимая.

– Вот ты знаешь, у нас вчера Никитишна умерла, – шептала Тонечка. – Так я сама слышала, как ночью Невидимая подошла к ней и сказала: «Умри».

Тонечка говорила, что Невидимая запрещает спать, но не запрещает есть. Иногда Невидимая пугает, и тогда надо быстро-быстро кружиться на одном месте или, если успеешь, бежать к доктору и пить лекарства.

Федор Леонидович слушал и удивлялся. У него была тогда полоса просветления, и он понимал, что бред – это бред, хотя и продолжал бредить. Однако же по сравнению с бредом мужчин старушечий бред казался ему каким-то опасным колдовством.

Когда ремонт почти уже был закончен, та самая старуха, которая просилась домой к маме, сказала Федору Леонидовичу, что человеком быть очень трудно и скоро она станет теленочком. Так легче.

– Почему, – спросил Федор Леонидович, – трудно быть человеком?

– Потому что, – отвечала старуха, складывая губы так, что рот ее становился похожим на клюв, – желтое тело не похоронено. Надо похоронить его, и тогда все вернутся домой.

Федор Леонидович на секунду подумал, что под желтым телом старуха имела в виду солнце, сразу же вспомнил о своей солнечной ракете, но тут же запретил себе думать этот осколок мысли.

На самом деле Федор Леонидович знал, что старухи все только путают, что есть простой и очевидный путь домой. Выздороветь и уйти. Элементарно. Надо только ждать и стараться. Пить лекарства. Слушаться врачей. И тогда однажды ты проснешься здоровым.

Так, собственно, и случилось. В тот самый день, когда я приехал писать заметку про микулинскую больницу для психохроников, Федор Леонидович проснулся здоровым. Настолько здоровым, что смог достаточно, по-моему, логично рассказать мне печальную свою историю. И уже на следующий день, 24 сентября 1997 года, через двадцать лет после того, как радио стало рассказывать его мечты, Федор Леонидович отправился домой. И вот как это было.

Печенье

Прежде чем открыть глаза, Федор Леонидович почувствовал запах. Шизофрения пахнет прогорклым медом и водой, которая остается в вазе, когда цветы уже выбросили. Так теперь пахла подушка. И взъерошенные волосы. Но запах стал посторонним, внешним. Федор Леонидович открыл глаза, увидел крашенные масляной краской стены и вспомнил, что лежит в четвертом отделении загородной больницы для психохроников. За окном (Федор Леонидович сел на кровати) был конец сентября, утро и первый снег. Красные листья и последние осенние цветы – в снегу.

Потом, впервые за двадцать лет, Федор Леонидович почувствовал голод. Встал и, опираясь на палку, пошел к сестринскому посту, где за запертой дверью хранились у каждого больного конфеты и печенье. Палка стучала. Федор Леонидович вспоминал те времена, когда месяцами в больнице не было никакой еды, кроме картошки. И те, еще более давние, когда каждую неделю приезжали родные и привозили апельсины в авоське. Сейчас, двадцать лет спустя, Федор Леонидович вспомнил, чем отличается вкус апельсинов от вкуса картошки.

– Можно мне печенья… – старик пригладил взъерошенные волосы, и на ладони у него остался запах шизофрении.

– Проголодался? – медсестра открыла дверь в кладовую тяжелым металлическим ключом, похожим на те, которыми пользуются проводники в поездах дальнего следования.

В психиатрической больнице все двери всегда запираются. Передачи от родственников, сладости и сигареты, которые больные покупают в лавке, медсестра прячет под ключ и выдает каждый день понемногу. Иначе нельзя: больные ничего не могут сохранить. Если у них вдруг оказывается больше печенья, чем можно съесть за один раз, они раздаривают, выбрасывают или просто теряют излишки.

Федор Леонидович вспомнил, как однажды, когда он разбушевался и стал кричать, медсестра, позвав двух санитаров, связала его и ударила тем самым ключом, которым сейчас отпирала кладовую. Нарочно или случайно? Какая разница…

– Ты бери побольше, побольше… ешь… – у медсестры был такой виноватый вид, как будто она действительно ударила тогда Федора Леонидовича ключом.

– Мне много не надо, – старик улыбнулся, пытаясь показать, что не обижается. – Пусть еще на завтра будет… На послезавтра… Мне, кажется, как-то легче стало.

– Конечно, – медсестра отвернулась и заплакала.

Внезапное исцеление Федора Леонидовича от шизофрении называется предсмертной ремиссией. За несколько часов или несколько дней до смерти, когда обмен веществ перестраивается уже ей в угоду, человек, много лет бредивший, вдруг приходит в себя. Это верный признак. Никакого другого исцеления от шизофрении, кроме предсмертного, не существует. Вот поэтому и плакала медсестра, зная, что все печенье, которое Федор Леонидович не съест сегодня, завтра придется раздать другим.

Федор Леонидович тяжело ковылял по коридору, правой рукой опираясь на палку, а в левой сжимая последние в своей жизни четыре печенья.

Он шел как сквозь заколдованный лес. Больные в коричневых пижамах были похожи на ожившие деревья, которым какой-то жестокий волшебник приказал ходить, но не объяснил зачем. Одутловатые лица. Тяжелые взгляды исподлобья. Один человек, работавший в Волоколамске экскаваторщиком, раскопал главную площадь города, потому что увидел в бреду, как страшные черные люди зарыли там его тещу. Другой человек поджег собственный дом, потому что чеченские террористы сошли с экрана телевизора и устроили в его доме штаб. Третий видел, как приземлились инопланетяне, и пошел работать к ним разведчиком.