Книга Отцы - Валерий Панюшкин
- Жанр: Книги / Современная проза
- Автор: Валерий Панюшкин
(18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И они пошли. Но куда бы они ни пришли и что бы ни случилось с ними по дороге – здесь, в Зачарованном Месте на вершине холма в Лесу, маленький мальчик будет всегда, всегда играть со своим медвежонком.
Александр Алан Милн
Варенька, любимая. Самое время собирать мои воспоминания не в картинку даже, а в рассыпающуюся мозаику. Потому что у тебя закончилось детство. Вернее, у меня закончилось твое детство. Тебе четырнадцатый год, и я с грустью думаю об этом. С большей грустью, чем думаю о том, что закончилась моя юность.
У меня в телефоне есть твоя фотография двухлетней давности. Последняя, на которой ты еще совсем девочка. Я знаю, что ты не любишь эту фотографию. Ты спрашивала меня, выглядишь ли ты хоть сколько-нибудь старше своих лет. Да, ты выглядишь старше. Ты почти взрослая девушка. У тебя есть от меня тайны, которые я стараюсь уважать. У тебя взрослые горести и радости, но я мало что о них знаю – они тайна. Если я когда-нибудь еще понадоблюсь тебе по-настоящему, это будет значить, что тебе всерьез плохо. А я ведь не хочу, чтобы тебе было всерьез плохо. Я ведь хочу, чтобы ты была счастлива и благополучна. Стало быть, больше не понадоблюсь. Буду работать довольно бессмысленной реликвией под названием папа. Хорошо, если мне найдется в твоем мире какое-нибудь хоть бы и бытовое применение – стрельнуть денег, получить в подарок шмотку… Это нормально. Подросткам и молодым людям (насколько я помню себя в твоем возрасте) родители, как правило, не нужны. Нужны в детстве и годам к сорока, когда наступает кризис среднего возраста. Не знаю, доживу ли я до твоих сорока. В любом случае, мне еще долго хранить в памяти рассыпающуюся мозаику из эпизодов твоего детства, как выжившие из ума старики, бывает, хранят никому не нужную реликвию.
Дело в том, моя милая, что есть какой-то день, когда запоминаешь своего ребенка на всю жизнь. Ребенок потом растет, взрослеет, ты видишь, как он взрослеет и растет, но стоит закрыть глаза, и ребенок предстает перед тобой таким, каким ты его запомнил в Тот Самый День.
Например, твоего старшего брата Васю я навсегда запомнил пятилетним. Мы снимали дачу в Пушкино, была ранняя весна, мама возвращалась из командировки, и мы пошли на станцию ее встречать. Тебя еще и в помине не было.
Снег таял, с деревьев капало, лед под ногами расседался и текли ручьи. Вася был в рыжем тулупчике и без варежек. Светило солнце и по-весеннему пригревало. Я держал Васю за руку, рука была мягкой и теплой. Малыш шагал рядом со мной и говорил про огромный железный грузовик, который купила ему и вот-вот должна была подарить мама.
Таким я его и запомнил: пятилетним, в тулупчике, с мягкими теплыми ладошками, потешно рассуждающим про грузовик. Я понимаю, что Вася теперь взрослый дядя выше меня ростом и с ногами сорок пятого размера. Но ничего не могу с собой поделать: закрываю глаза и представляю себе пятилетнего. Это теперь навсегда.
Так всегда бывает. Для каждого ребенка у каждого родителя есть Тот Самый День, когда ребенок врезался в память. И только у тебя для меня много таких дней. Вернее – какой-то длинный-длинный день твоего детства. Он начинается в самый момент твоего рождения, когда ты поразила меня фантастически живым фиолетово-розовым цветом кожи и фантастически жизнелюбивым каким-то первым криком. И он заканчивается… Догадайся, когда он заканчивается, этот длинный-длинный день в Зачарованном времени.
Тебе было три года, когда мы поняли, что ты не очень любишь Деда Мороза. Мы жили за городом, и сразу после Нового года многочисленные мамаши, жившие в нашей деревне либо приезжавшие на каникулы, устроили для детей елку в клубе.
Мы догадывались, что с Дедом Морозом у тебя отношения сложные, но мама все равно спросила тебя:
– Хочешь пойти на елку, там подарки дают?
Ты, конечно, хотела подарки, а еще ты редко видела маму, поскольку мама тогда работала в телевизоре начальником. Ты даже все раннее детство терпела от мамы динамическую гимнастику, то есть, по сути дела, выкручивание рук, на которое я не мог смотреть без содрогания, а потому выходил из комнаты. Ты даже месяцев примерно через шесть полетов под потолок полюбила динамическую гимнастику и стала получать от нее удовольствие, во многом потому, что гимнастику с тобой делала мама. Из рук матери ты практически безропотно, то есть поскандалив всего полчаса, принимала самые горькие таблетки. И я нисколько не удивился, когда через пару лет ты полюбила таблетки и прочее лечение, как полюбил таблетки и старший твой брат Вася. Я хочу сказать, ты так любила маму, что готова была ради нее не только сходить на елку, но даже и полюбить елки.
На елке были елка, подарки, Дед Мороз и совместный хоровод детей вокруг дерева и Деда.
– Варя, смотри, Дед Мороз! – Мама жизнерадостно вытаскивала тебя из-под скамейки, куда ты от Деда Мороза пряталась. – Чего ты боишься?
Тут ты вылезла из-под скамейки и сформулировала:
– Я боюсь Деда Мороза.
Мама стала уговаривать тебя пойти потанцевать с детьми. И надо сказать, что ты очень любила танцы, не меньше, чем любишь теперь. Ты могла два часа подряд танцевать под музыку из мультика про Шрека, пытаясь подражать движениям мультяшных героев.
– Варенька, пойди потанцуй с детишками.
– Нет, – ты отвечала серьезно и четко. – Я не пойду, я не такая.
Теперь я думаю, что вполне ведь можно было расспросить тебя о том, какая ты и почему танцевать одной под музыку из мультика тебе можно, а танцевать с другими детьми под «В лесу родилась елочка» нельзя. Может быть, дело не в музыке и не в детях?
Теперь уже, конечно, мы ни за что не узнаем, какая у нас дочь, потому что не спросили вовремя и верный ответ забыт. Вместо того чтобы попытаться выяснить, как ты устроила бы елку, если бы умела устраивать елки, мы решили, что ты растешь дикой, и потащили тебя в клуб ОГИ.
Ты, наверное, не помнишь клуб ОГИ? В начале двухтысячных это было модное среди московской интеллигенции место. В клубе ОГИ были елка, праздничные гирлянды, угощения, подарки и Дед Мороз со Снегурочкой. Это все тебе не понравилось. Ты потрогала гирлянды и спросила, можно ли унести их домой. Унести было нельзя. Тогда ты спросила, можно ли гирлянды снять и надеть на шею. Одну гирлянду мы сняли, и ты оделась в нее. Праздник был хороший, на мой взгляд. Детям показывали кукольный спектакль. Потом детей просили подойти к Деду Морозу, прочесть стихотворение или спеть песенку и получить за свое выступление подарок.
И тебе хотелось подарок. Ты знала много стихов и очень любила страшным голосом петь песню «В траве сидел кузнечик» так, будто песня эта – военный марш, а ты – полк солдат, только что вышедших из расположения части и не думающих о том, что переход будет долгим, что надо экономить силы и не надо так орать. Но на елке в клубе ОГИ тебе почему-то отчетливо не хотелось ни петь, ни читать стихов. И мы опять не спросили почему.
