Книга Жемчужная Тень - Мюриэл Спарк

Снаружи возвращались звуки ночи. Стоило Соне умолкнуть, как стал слышен рев зверей, перекликавшихся друг с другом, а еще дальше — стук барабанов, извещавших о затоплении или разрушении краалей, а может, ни о чем не извещавший, ибо мы без того понимали, что к чему. Прямо под окном кто-то прошлепал по мокрой гравийной дорожке, проложенной по распоряжению Сони. Она поднялась, поправила легкие занавески, потом задернула тяжелые шторы. Сейчас ей было лучше. Во время бури она, ссутулившись, стояла на корточках на ковре, словно какой-нибудь абориген у себя в хижине, а волны звука и света перекатывались через нее. В колонии бытовало мнение, что в ее жилах течет черная кровь. Но теперь, когда появились столь убедительные свидетельства ее немалого состояния и незаурядной натуры, это обстоятельство перестало смущать ветеринара, аптекаря и священника. К ней захаживали врачи из клиники, их привлекали великолепно-экзотические манеры хозяйки, душными вечерами в сезон дождей они предпочитали ее общество обществу жены ветеринара с ее потемневшей на тропическом солнце кожей, жены аптекаря с ее водянисто-светлыми волосами и жены священника с ее любовью к музыке. Мой брат Ричард был очарован Соней.

Мы, медсестры, поражались этому мужскому ослеплению. Ведь Соня была нашим творением, нашей забавой, нашей игрой. Ведь это мы воспламенили своим воображением ее податливое сознание, и именно мы придумали фасон длинных «дневных» платьев с вуалью; мы убедили ее проложить тропинку к реке и соорудить ялик для прогулок по маленькой речке, а в придачу к нему — зонт от солнца. Что-то в самом воздухе было такое, что волновало мужчин, даже только что прибывших из Англии и готовых к любым приключениям. Один из научных работников клиники уже успел жениться на нахальной официантке из Йоханнесбурга, другой на невротичке — портнихе из Кейптауна, у которой был, казалось, с десяток локтей, настолько живо она размахивала своими костистыми руками. На нас тоже воздействовала атмосфера места, но, увлеченные своими странными воспитательными опытами и обучением Сони, как убивать мужчин наповал, мы об этом особенно не задумывались. Видя, как серьезно мужчины относятся к Соне, переглядывались, улыбались и отводили взгляд в сторону.

В год, предшествовавший освобождению Дженни Ван дер Мерве из тюрьмы, я вместе с братом Ричардом часто захаживала к Соне. К тому времени ее дом превратился в место встреч всей округи. Теперь это уже был настоящий салон, где каждый вечер собирался народ. Примерно тогда же я обручилась с одним работником нашей клиники.

Не знаю уж, спал ли Ричард с Соней или нет. Во всяком случае, он был сильно влюблен в нее и никому не позволял над ней насмехаться.

Однажды она обратилась ко мне: «С чего это ты надумала выйти за этого Фрэнка? Знаешь что, подруга, он ведь так похож на твоего брата, а ловить надо парней, которые не похожи на родственников. Я могла бы познакомить тебя с каким-нибудь парнем, который больше тебе подойдет».

Я обозлилась и с тех пор всячески старалась, чтобы Фрэнк виделся с ней как можно меньше, но из этого ничего не вышло. За стенами клиники вся наша жизнь вращалась вокруг Сони. Когда Фрэнк принялся высмеивать Соню, мне стало ясно, что по-своему она его привлекает, пусть сам он и боится в этом признаться.

Она болтала без умолку, в речи ее сохранялся акцент африканеров. Меня не могло не восхищать, как живо она схватывает любую ситуацию, тем более что теперь Соня была в курсе всех внутренних дел в клинике, и ей удавалось время от времени делать весьма уместные замечания в разговорах с приезжающими из столицы чиновниками, у которых сложилось впечатление, что она уже много лет задает тон в наших краях и, будучи женщиной незаурядной, одевается как ей угодно и ведет себя соответственно.

Однажды мне довелось услышать, как она говорила с одним влиятельным членом медицинского управления о нашем неуступчивом главном радиологе: «Послушайте, приятель, это правда, нрав у него тяжелый, верно, приятель. Я каждое утро вижу, как, проезжая мимо моего дома на работу, он что есть силы пришпоривает коня. Это он так пары выпускает. Но знаете, что я скажу вам? — дело свое он знает. Право, приятель, в своем деле он первый класс, супер». Вскоре после этого наш неуступчивый главный радиолог, который не так уж часто ездил верхом, был переведен в другое место. Лишь после того как я узнала, что этот влиятельный человек из медицинского управления без ума от лошадей, способности Сони открылись мне во всей своей полноте.

— О Господи, что же мы наделали, — сказала я своей ближайшей приятельнице.

— Пусть все остается, как есть, — откликнулась она. — С ней жить веселее.

Соня задумала добыть Ричарду место главврача на севере. Подозреваю, что в случае успеха она намеревалась последовать за ним, ибо однажды обмолвилась, что была бы не прочь отправиться в путешествие, что тут трудного: «Все путешествуют, подруга. Выпей. Сал-ю-ю-т».

Фрэнк тоже претендовал на эту должность. Он сказал, глядя вдаль своими близорукими глазами, что придавало его словам налет некоторой незаинтересованности: «Я лучше готов к этой работе, чем Ричард». Так оно и было. «А Ричард более нужен здесь как исследователь», — продолжил Фрэнк. Правда и это. «Ричарду надо остаться здесь, а я поеду на север, — сказал Фрэнк. — Тебе там понравится». Все это было трудно отрицать.

Вскоре стало очевидно, что Фрэнк борется с Ричардом за симпатии Сони. Делал он это, сам не отдавая себе отчета, так, словно это была рутинная клиническая процедура и его интересовал не только результат, сколько методология. Этот флирт со стороны обоих казался мне совершенно смехотворным.

— Думаешь, она действительно способна сыграть хоть какую-то роль в этом назначении?

— Да, — ответила моя ближайшая приятельница, — и сыграет.

Влиятельный член медицинского управления — тот самый любитель лошадей — снова оказался в наших краях. На сей раз он приехал на выходные порыбачить. Это чистое безумие. Форт-Бейт — не лучшее место для рыбалки.

Теперь мне уже и самой хотелось, чтобы Ричард получил эту работу. К Фрэнку я охладела; он этого не замечал, но я охладела. Ричард сильно нервничал. Как только выдавалось свободное время, он садился в машину и мчался к Соне. Фрэнк, относившийся к свободному времени не так строго, как правило, опережал его.

Я была там, пила чай вместе со всеми, когда появился этот стареющий, несдержанный на язык, с острым взглядом мужчина — глава медицинского управления. Ричард с Фрэнком сидели на противоположных сторонах дивана. Ричард выглядел напряженным. Я знала, что он думает о работе и не хочет, чтобы дело выглядело так, будто он использует свою близость к Соне. Соня, прочитав наизусть длинную фразу, почерпнутую из руководства по этикету, представила нас этой важной персоне. Пока она говорила, мне пришло в голову, что некоторым этот речитатив может показаться достойным всяческой симпатии протестом против расхлябанности, присущей нашим временам. Она усадила гостя между Ричардом и Фрэнком с явным намерением взять быка за рога.

Она изготовилась. Выглядела она превосходно; и это уже не было нашим достижением, мы просто вызволили эти формы из-под спуда крестьянской неуклюжести. Она повернулась к старику: «Бэзил, дружище, Ричард, вот он, хотел потолковать с вами». Она тронула Ричарда за плечо. Фрэнк смотрел куда-то в сторону. Я подумала, что у него как раз есть административная жилка, никто из знакомых мне научных работников не отличался таким хладнокровием, все были ранимы и беспокойны.