Книга Золото Хравна - Мария Пастернак

— Какое такое неотложное дело? — невежливо поинтересовался Торлейв.

— Да ты, плотник, наверняка уж знаешь, раз сказался другом несчастного родича моего Стурлы, — вздохнул охотник с сокрушенной миной.

— A-а, вы хотите завтра присутствовать на похоронах как родич погибшего, — кивнул Торлейв, притворившись, будто не понимает, о чем речь.

— Не только, — пробормотал охотник.

В этот момент все взгляды обратились к выходу. Бонды расступились с почтением. В горницу вошли отец Магнус и сюсломан Маркус, самые уважаемые люди в округе. Оба они были высоки ростом, но отличались во всем прочем. Отец Магнус был человек плотный, веселый, круглолицый и румяный. Бритьем он пренебрегал, и щеки его почти всегда покрывала белесая недельная щетина. Когда он улыбался своим прихожанам — а улыбался он часто, — на левой его щеке появлялась круглая ямочка, что делало его похожим на огромного младенца. Его волосы, остриженные вокруг тонзуры в кружок, уже начинали седеть, но были светлы, так что седина не бросалась в глаза. Был он слаб зрением и из-за этого казался несколько беспомощным, но синие глаза смотрели с небритого лица с такой доброжелательностью, что казалось, он сам лучится, точно солнце на небосводе. Прихожане церкви Святого Халварда любили своего настоятеля. Он никогда не заносился перед ними, всегда вникал в их беды, плакал вместе с ними над их грехами и молился об искуплении. Каждый хуторянин в округе знал, что к отцу Магнусу можно прийти в случае нужды, он никогда никому не откажет. И в этот раз, едва он вошел, метя пол подолом бурого подрясника, Торлейву показалось, что в полутемной горнице стало светлее.

Сюсломан Маркус, напротив, был чрезвычайно худ. Теплое подбитое мехом сюрко[86] свисало с его с сутулых плеч так свободно, точно сюсломан вовсе не имел тела — ни живота, ни груди. Из-под подола сюрко торчали худые журавлиные ноги. Темно-лиловые шоссы[87] и короткие сапоги черной кожи плотно обтягивали сухие икры и тощие лодыжки. Его темные густые брови постоянно двигались, и все речи сюсломана сопровождались разнообразной их мимикой.

Следом за сюсломаном Маркусом протиснулись его секретарь, писарь и слуга. Последний нес широкий черный дорожный плащ господина, затканный узором из маленьких, редко рассыпанных по ткани серебряных розеток, и лиловый бархатный берет с серебряной пряжкой и фазаньим пером.

Агнед бросилась раскланиваться перед сюсломаном и целовать священнику руку, и охотники поднялись навстречу вошедшим. Стюрмир низко поклонился:

— Приветствую вас, сюсломан Маркус! Я Стюрмир по прозвищу Грош, сын Борда с Каменистого Склона, что на Вороновом мысе в Нур-Трёнделаге. Вот это — Альгот Весельчак, сын Скамкеля, обратите на него внимание: он неразговорчив, но за свою жизнь завалил не одного медведя. А прозвище свое получил за то, что никто ни разу в жизни не видел его улыбающимся. Он мастер бросать ножи — надеюсь, как-нибудь он продемонстрирует вам свое искусство. Филиппус Финн, сын Ореккьи, он приехал с севера. Дидрик Боров, сын Хёскульда Друмба…

— Я знаю Дидрика, сына Друмба, — сухо проговорил сюсломан. — С хёвдингом Нилусом, сыном Сигхвата, также можете меня не знакомить. О вас же мне рассказывал барон Ботольв. Он считает вас умелым охотником. Кажется, сегодня вам удалось доказать это на деле.

— Можно и так сказать, — усмехнулся Стюрмир.

— Я собираюсь поговорить с господином бароном. Надо бы нам с ним объявить награду за каждого такого зверя. Не менее четырех эртугов за голову. Как по-вашему?

— По-нашему, сюсломан, четыре эртуга за эдакую тварь маловато будет. — Стюрмир сладко улыбнулся.

— Вы что же, предлагаете повысить цену до двух эйриров? — поинтересовался сюсломан. — Что скажут наши бонды? Награда выплачивается из их средств.

— А вы, сюсломан, не желаете ли взглянуть на этих тварей? — спросил Стюрмир, продолжая сладчайше улыбаться. — И бонды тоже пусть посмотрят.

— Что ж, — сюсломан повернулся к выходу, — я буду рад увидеть вашу работу.

Все повставали со своих мест и направились на двор. Торлейв шел рядом с отцом Магнусом.

— Как там девушка? — спросил священник.

— Спала, когда я уходил.

— Хорошо, что спала.

— Она уверена, что это не Стурла, — сказал Торлейв. — Я бы прислушался к ее словам.

Священник покачал головою в маленькой серой помятой скуфье.

— Тяжко ей придется теперь. И ведь она еще не в совершенных годах. Кто же возьмет на себя управление имуществом Стурлы — усадьбой и всем городским его хозяйством? Насколько я понимаю, то владение, что в городе, довольно велико, а я не знаю в нашем округе ни одного дееспособного родственника Вильгельмины, что был бы вправе принять на себя опекунство. Возможно, тебе, Торлейв, что-нибудь известно? Ни у Стурлы, ни у Кольфинны в наших краях не было родни. Может, где-то живут родичи матери Стурлы — Ракели, дочери Вильхьяльма? Я немного помню ее еще с тех времен, когда мы со Стурлой были детьми.

Торлейв покачал головой.

— К сожалению, отче, мне о том ничего не известно. Стурла продал ее наследство — три усадьбы где-то в Раумарики[88], — но я в ту пору был еще ребенком.

— Если родичи не найдутся, приходу придется назначить опекуна из наиболее уважаемых людей херада. Ты столько лет провел в доме Стурлы, Торлейв, кого бы ты посоветовал? Барона Ботольва или сюсломана Маркуса?

При этих словах священника Стюрмир обернулся.

— Боюсь, — сказал он, — что придется мне взять на свои плечи то нелегкое бремя, о котором говорите вы, отче.

— Что? — Отец Магнус остановился, близоруко щурясь в лицо Стюрмира. — Вы будете родич Стурлы, сына Сёльви с Елового Острова?

— По отцовской линии, — кивнул Стюрмир. — Оба мы — потомки Хравна Бешеного из Нур-Трёнделага, с мыса Хравна. Слыхали о таком?

— Да, был, говорят, в прежние времена такой лихой морской хёвдинг среди трёндов, — сказал священник. — Кажется, еще при конунге Сигурде Магнуссоне Крестоносце или при Харальде Гилле… точно не припомню.

— Пращур мой, и верно, родился еще при Сигурде Крестоносце, а помер в один год с Инге Первым Хромым[89] — хоть это и не важно. Важно другое: были у меня кое-какие дела с родичем моим Стурлой. Но лучше будет, ежели мы поговорим об этом позже.

— Нет уж, говорите, коль начали, — вмешался сюсломан. — Судьба девушки нас очень беспокоит.