Книга Спаситель и сын. Сезон 6 - Мари-Од Мюрай

Да, это была пластинка Мулуджи, та самая, которую слушал его отец. Он узнал даже обложку.

В последние дни он часто задумывался: стоит ли ему становиться отцом? Не безумие ли это? И вдруг ему показалось, что он слышит голос отца: «Я люблю тебя таким, какой ты есть, сынок. Ты никогда ничем меня не огорчил». И Матье не купил френч в стиле Мао Цзэдуна, который заприметил в витрине, а поспешил домой, чтобы послушать Мулуджи:

Ты прям от страсти весь горишь,

Когда о ней ты говоришь,Такое с каждым может быть,Только за что тут мак любить?[32]

Козловский слушал песню затаив дыхание. Он так и не смирился со смертью отца, и от этой песни о любви с трагическим концом у него щемило сердце.

Еще немного подождешь,И ты, мой друг, все сам поймешь,Там был другой, ее любил,Но ею нелюбимым был.

Козловский услышал, как отпирается дверь, и остановил пластинку.

– Ты дома? – раздался с порога громкий крик.

– Да, – отозвался Козловский, чувствуя, как резко и беспорядочно колотится у него сердце.

– Почему ты никогда не отвечаешь на звонки? – упрекнул его Донован, входя в гостиную.

– У меня же уроки, Дон!

– А дома? Дома у тебя нет уроков! Почему ты не отвечаешь? Где ты был? Чем занимался?

Козловский смотрел на молодого человека молча. А Донован бесился.

– Извини, – наконец произнес молодой человек, постаравшись справиться с собой. – Я с тобой постоянно на нервах. Мне все кажется, что ты от меня что-то скрываешь. У тебя есть кто-то другой? И кто? – Тон Донована стал умоляющим. – Ты можешь мне сказать, я пойму.

– Нет у меня никого, и я устал от твоей ревности, – вздохнул Матье, спокойно глядя на Донована.

Ему было страшно, но Доновану незачем было об этом знать.

В эту среду Спаситель позволил себе немного поваляться в постели. Они должны были идти с Луизой к специалисту по бесплодию, но вчера вечером она сказала, что отменила прием.

– Ты совершенно прав, – сказала она, – разумнее всего просто подождать.

Спаситель вошел в кабинет ровно в 9:25 – время, назначенное мадам Эмсалем с внуком.

– А Грегуар? Его нет? – спросил Спаситель, не скрывая разочарования. – Он что, заболел?

Ему нравился хрупкий мальчуган, который мужественно боролся против горя своей бабушки.

Мадам Эмсалем тяжело опустилась в кресло, приложила руку к сердцу и ответила:

– Не он, а я. Мне надо поговорить с вами с глазу на глаз.

Положение малыша Грегуара приближалось к совсем безнадежному. Его бабушка была серьезно больна.

– Сначала я думала, что мое удушье от горя. Что горе так давит мне на сердце. А когда меня посмотрели, сказали, что это болезнь и нужна операция.

– Шунтирование? – предположил Спаситель.

– Да. У меня возьмут часть вены из ноги и заменят ту, которая стала непроходимой. Доктор мне все объяснил. Но я была в состоянии шока и на все отвечала только «да-да», а сама ничего не понимала. А это операция на открытом сердце, понимаете?

– Теперь, если необходимо, ставят и два, и три шунта. Очень распространенная операция, – сказал Спаситель как можно более обыденно. – После нее вы быстро наберетесь сил. Вам уже назначили дату?

– Девятнадцатое декабря. Среда. Мне надо приехать в больницу во вторник.

– А что вы решили с Грегуаром?

– Грегуар – проблема, и самая главная. Мне сказали, что в больнице я пробуду дней пять или неделю. А потом должна вести спокойную размеренную жизнь. Мне даже посоветовали поехать после больницы в центр реабилитации на две или три недели.

– И на кого вы собираетесь оставить Грегуара? – снова забеспокоился Спаситель.

– Грегуар – проблема, и самая главная, – повторила мадам Эмсалем.

По всей очевидности, она ее пока не решила. Мадам Эмсалем, преподавательница коллежа на пенсии, уехала из родной Нормандии, чтобы жить вместе с дочерью, матерью-одиночкой. В Орлеане у нее никого не было, даже друзей.

– У меня прекрасные отношения с соседями, но это не значит, что я могу оставить на них чертенка Грегуара. Он кому угодно задаст жару, поверьте. У него только вид ангельский, а на самом деле…

– Так, так, так. А вы не могли бы отправить его на рождественские каникулы в Нормандию к родственникам?

Мадам Эмсалем покачала головой:

– У меня в Нормандии уже не осталось никаких родственников. Только крестный Грегуара, но у него самого пятеро детей, и самому младшему семь месяцев.

– Но это же совсем ненадолго, – решился все-таки настаивать Спаситель. Надо же было найти какое-то решение.

– Нет, это невозможно, – твердо ответила мадам Эмсалем.

– А вы говорили с этим крестным? Может быть, его жена лучше поймет ваше положение и…

– Ну уж нет! – воскликнула мадам Эмслем. – Она не поймет! Ее муж закрутил роман с моей дочерью, если хотите знать всю правду!

– Думаю, это не вся правда, – произнес Спаситель своим самым бархатным голосом.

– Мне больше ничего неизвестно, – отрезала мадам Эмсалем.

Все было прозрачнее воды в горной речке: многодетный отец был отцом и малыша Грегуара. И поэтому здесь не на что было рассчитывать: его жена не допустит мальчика в свою семью.

– Значит, придется найти приемную семью.

– В этом-то и проблема, – повторила мадам Эмсалем в третий раз.

В ее болезненном состоянии проблемой становилось все… Спаситель почувствовал, что необходимость решать главную проблему вот-вот ляжет на него.

А впереди его поджидал новый сюрприз. Если на предыдущую консультацию пришла бабушка без внука, то на следующую – сын без матери. Максим сидел в приемной в обществе… Марго[33].

– Мачеха прийти не смогла, пошла к зубному, – объяснила девушка. – Но она не захотела, чтобы Макс лишился сеанса. Сеанс по-прежнему сорок пять минут? Я с вами сидеть не буду.

Всем своим видом – пальто, застегнутое на все пуговицы, взгляд, обращенный к двери, – Марго сообщала, что очень торопится. Мальчик стоял не шевелясь, держа в руках слишком большой для него планшет, из которого неслась веселая музыка мультяшек студии Pixar. Компьютерный младенец с круглыми глазами моргал под навязчивый ритм английской песенки: «Daddy finger, daddy finger, where are you?»[34]