Книга И это тоже пройдет - Милена Бускетс

Я заколебалась: отшутиться или ответить серьезно? Все-таки рядом сидел Марти. Он деликатно молчал, но с явным интересом прислушивался к нашему разговору. Его присутствие меня волновало.

– Лично мне нравятся мужчины, в присутствии которых мне хочется быть умнее, чем я есть на самом деле.

И добавила:

– Хотя обычно выгляжу глупее.

– Ну, дорогая, – засмеялась девушка. – Ты хочешь слишком много.

Общий разговор продолжился, но мы с Марти в нем почти не участвовали. Как-то само собой получилось, что мы обособились от остальной компании. Я поняла, что нервничаю. Мне было трудно назвать его по имени; пальцы, минуту назад крепко сжимавшие бокал, начали подрагивать. Я вспомнила о Санти и подумала, что с моей стороны жестоко заставлять его напрасно ждать меня в отеле.

– Мне правда пора.

Оттягивая момент прощания, я спросила:

– Когда у тебя день рождения?

Он вытаращил глаза от изумления:

– Только не говори, что веришь в гороскопы.

– Нет. Не верю. Просто хотела сделать тебе подарок. Преподнести новые туфли.

Он перевел взгляд на свои ступни и пошевелил большим пальцем, выглядывавшим из дырки.

– Да у меня и эти еще хорошие, – слегка покраснев, сказал он. – В них прохладно.

– Можно примерить?

Кажется, я снова затеяла какую-то игру. Ну и что? Я люблю играть и, в отличие от многих, не считаю игру пустяком. Есть немало важных истин, которые я открыла для себя играючи.

Чуть поколебавшись, он снял и поставил передо мной туфлю. Я сунула в нее ногу. Туфля была огромной, как спасательная шлюпка. Босая ступня соприкоснулась с сухой и твердой плетеной подошвой; выцветшая темно-синяя парусина с белыми разводами от морской соли слегка царапнула ногу в подъеме.

– В самый раз! – заявила я, разглядывая алый ноготь большого пальца, который смотрелся в этой обуви нелепо, как красный клоунский нос на лице. – Пожалуй, я забрала бы их себе.

– Помнишь сказку про Золушку? – улыбнулся Марти. – Принц нашел ее по туфельке, которая только ей пришлась впору.

– Точно! Я об этом не подумала.

Я осторожно высвободила ногу и вернула туфлю владельцу.

– Мне надо бежать. До встречи, Марти!

Я поцеловала его в уголок губ и ушла. Пока мое прекрасное платье не превратилось в лохмотья, а сама я – в тыкву.

Я никогда раньше не была в отелях Кадакеса. С балкона открывался хорошо знакомый вид, но мне все равно было неуютно; в отеле, куда приходишь на пару часов, всегда так – тебя гнетет одиночество, даже если ты не одна. Как солдат перед боем, ты пользуешься последней передышкой, даже зная, что она будет короткой.

– Прости, что опоздала, – сказала я.

– Ничего страшного. Просто у меня мало времени. Смотри, на улице темно уже. Сколько там осталось до полуночи?

Он улыбнулся и посмотрел на меня озорным взглядом сбившегося с пути трудного подростка. Он не рассердился. Санти никогда на меня не сердится. Наверное, считает мои выходки и эскапады платой за наш роман. Он не понимает, что нельзя потерять то, чего нет. Когда мы расстанемся, я потеряю меньше, чем он.

Он медленно и немного неуклюже раздел меня. Белки глаз у него покраснели, а губы были сухими и шершавыми, как бумага, – наверное, пока ждал меня, обкурился. Я настроилась позволить ему делать со мной все, чего он хотел, и ждала мига, когда у меня потемнеет в глазах, голова закружится, а жар, поднимающийся в животе, разольется по всему телу. Но он кончил примерно через полторы минуты, так и не сумев перенести меня с собой на другой берег. А следующие десять минут потратил не на то, чтобы хоть отчасти исправить положение, а на извинения.

– Прости! Устал сегодня как собака… Денек выдался ужасный. Мегапаршивый…

– Ничего, – солгала я. Пока остывало мое сердитое тело и сохли губы, по комнате невидимым облаком витало неутоленное желание. Санти встал с постели, и я увидела в зеркале стенного шкафа его отражение. Надо же, а я и не замечала, что у него непропорционально маленькая голова. И что он лысеет.

– Тебе не кажется, что ты слишком часто и не всегда по делу используешь приставку «мега»? – язвительно спросила я.

– Раньше тебе это нравилось.

– Моя мать в гробу перевернулась бы, если б тебя услышала.

Он нежно улыбнулся мне, обнажив пожелтевшие от никотина зубы. Я пристально разглядывала его, и у меня на глазах с него словно сползала маска (загорелая кожа, четырехдневная щетина, крепкие сильные руки, браслет – сувенир с какого-то музыкального фестиваля), открывая совершенно нового человека. Не сказать, чтобы некрасивого – он довольно симпатичный. Дело в другом: это не тот человек, в которого я когда-то влюбилась. Пропала цельность облика, остался набор случайных черт. Обыкновенный мужчина. Уязвимый со всех сторон. Раньше его защищала моя любовь. Но теперь она ушла. И я прозрела.

– Прости, ради бога, но мне надо срочно бежать, – сказал он жалким тоном, не замечая, что у него над головой сгустилась черная туча, готовая пролиться ледяным дождем.

– Знаешь, что будет дальше? – спросила я.

– Что?

– Жена опять тебя бросит. Найдет себе другого.

– Для нее это не так уж просто. Она не ты.

Я вспомнила надменную женщину в бирюзовой тунике, с которой столкнулась в мясной лавке.

– А я к тому времени тебя разлюблю. – Поразительно, как легко из нас вылетают больно жалящие слова.

Он задумался. По-моему, мысль о том, что жена снова может предпочесть ему другого (как будто ее предыдущий уход был чистой случайностью, чем-то вроде редчайшего стихийного бедствия), задела его гораздо больше предположения, что когда-нибудь с ним порву я. Он молча оделся и лишь потом буркнул:

– Я давно не сплю с женой.

Он положил к моим ногам этот зловонный дар, словно собака, в зубах притащившая хозяину из леса полусгнивший труп грызуна.

– Это твое дело. Меня это не касается, – сказала я. Меня охватило отвращение. До сегодняшнего дня мы никогда не обсуждали эту тему. – Нам надо перестать встречаться, – добавила я.

– Черт возьми! – воскликнул он и обхватил руками голову, как бездарный актер, изображающий душевное потрясение. – Я понимаю, что не могу дать тебе многого, но я не хочу тебя терять.

И еле слышно, словно стыдясь собственных (лживых?) слов, он произнес:

– Я очень тебя люблю.

В том-то и беда, мелькнуло у меня. Вместо того чтобы любить, ты меня «очень любил», – я сама удивилась, что уже думаю о Санти в прошедшем времени. Вслух я ничего говорить не стала. Зачем? Время позднее. И нет на свете спора глупей и бесполезней, чем спор о том, кто кого любил больше и насколько.