Книга Здравствуй, Никто - Берли Догерти

Почувствовал ли ты это, милый Никто? А может, ты и голос ее слышал? Это твоя бабушка. Хотя она, конечно, злится, что ее сделали бабушкой. В книжках, бабушки всегда бывают седенькие, с усиками, постоянно теряют очки и слуховые аппараты, а вот твоя бабушка — худенькая и очень симпатичная скалолазка.

В поезде на обратном пути мы с Крисом не разговаривали. Он обнял меня, и я удобно прикорнула на его плече, наверное, он думал, что я заснула. Но я не спала. Я составляла план на ближайшие дни. Завтра я позвоню Рутлин и попрошу ее зайти и подтянуть меня по математике. За музыку и латынь можно не беспокоиться. К общеобразовательному готовиться бесполезно, там все что угодно могут спросить. А вот танец… Что будет с танцем, сейчас сложно сказать. Все зависит от того, как я буду себя чувствовать. Пока что я в полном порядке. Надо будет посоветоваться с доктором, миссис Филлипе. Ведь приглашение из музыкального колледжа в любом случае остается в силе. А я могу начать учебу позже. Меня охватило какое-то веселое возбуждение. Еще не поздно. Я повторяла это снова и снова в такт стуку колес. Ту-гу-дун, ту-гу-дун, ту-гу-дун… Время есть, время есть, время есть.

Милый Никто, мы сделаем это вместе.

Это так странно — снова увидеть мать, не во сне, а наяву. Оказывается, она обыкновенная женщина — не фея, не людоедка и не призрак. К тому же, она оказалась гораздо симпатичнее, чем я ожидал. Не знаю, почему это так меня удивило, наверное, потому, что у отца внешность безнадежно заурядная. Она тоже заметно нервничала, воздух между нами был просто наэлектризован. Мне кажется, что в тот вечер одна лишь Элен сохраняла хотя бы видимое спокойствие: она разгуливала по комнате, изучала мамины книжки и компакт-диски, снимала со стен и разглядывала фотографии. Обед превратился для меня в настоящую пытку: я вообще не люблю есть в незнакомом обществе, но сейчас в роли незнакомки выступала моя собственная мать, и я был совершенно сбит с толку. Хорошо, конечно, что есть, чем руки занять, но вот разговор с набитым ртом поддерживать совсем неудобно.

Я сразу заметил, что Дон чувствует себя не в своей тарелке. Наверное, он был смущен еще больше, чем мы с матерью. Мне понравилось, что он так чутко себя ведет: в разговор не встревает, просто сидит с ней рядом, как бы для моральной поддержки. Но когда Элен вдруг ошарашила всех, выложив нашу тайну, этого бедняга не вынес. Он просто потихоньку смылся, воспользовавшись всеобщим замешательством — должно быть, ему от этого полегчало. Я-то уж точно почувствовал себя посвободнее. Но в конце концов и Элен, наверное, все это утомило, и она вышла во двор подышать свежим воздухом.

Наконец-то мы с матерью остались одни и могли по-настоящему поговорить.

— Какой ты молодец, что приехал, — сказала мать. — Я просто восхищаюсь твоей смелостью. Ты гораздо смелее меня.

— Я давно уже хотел тебя увидеть, — засмущался я. — Еще раньше, до того как… мы с Элен… ну, ты понимаешь.

— Я помню тебя маленьким мальчишкой, который больше всего любил игрушечные паровозы и Бэтмена; писклявого, сплошь в веснушках, — и вдруг встречаю молодого человека, у которого уже есть любимая девушка, да что там девушка, скоро ты отцом станешь!

Я невольно сглотнул, хотя я уже минут десять не притрагивался к чечевичной похлебке.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, — честно ответил я.

— Но чего ты сам хочешь?

— Всего хочу. — Я снова прочистил горло. — Я хочу поехать учиться в Ньюкасл. — Я разглядывал свои руки. — И я хочу быть с Элен. А чего она хочет, я не совсем понимаю. Да она и сама не понимает.

— Кристофер, — мать раскурила очередную сигарету. — Я поступила ужасно, когда бросила твоего отца.

— Я знаю.

— Но еще раньше я сделала гораздо хуже — когда вышла за него замуж.

В глазах у меня защипало. Я не мог посмотреть на нее прямо.

— Рассказать об этом?

— Как хочешь. — Я не мог понять, хочу ли я знать эту историю. Хотя не за тем ли я сюда приехал? Трудный вопрос.

— Когда я встретила Алана, я была, наверное, младше, чем Элен. Отец умер, когда мне было двенадцать. Часто горе придает людям сил, таких сил, которых они раньше в себе не знали, а порой горе, наоборот, отнимает все силы. Меня вырастила бабушка, но она больше любила мою сестру. Ее все любили больше. Из школы я ушла в шестнадцать лет, хотя мне и говорили, что я очень умная и могу добиться большего. Но я решила: хватит. Мне хотелось стать независимой, доказать, что я чего-то стою, ты меня понимаешь? Порою из благих побуждений мы совершаем жуткие глупости. С твоим отцом я познакомилась на работе. Я работала секретаршей в офисе. В обеденный перерыв он часто приходил ко мне, и мы вместе сидели во дворе. Он был чем-то похож на моего отца, понимаешь? Иногда мне казалось, что я влюблена в него, и все из-за того, что он напоминал мне отца. Старше на десять лет, очень скромный и предупредительный. Видно было, что он без ума от меня, что он во мне души не чает. У него был свой дом. Он умолял меня выйти за него. Это был мой шанс. И я решила, что люблю его. Может быть, я и правда любила его, но не так, как надо… Элен возилась на кухне, роняла ложки на пол и вообще производила много шума. А я думал об отце — таком ласковом, добром, хорошем, — и мне захотелось плакать от обиды за него, плакать от отчаяния. Мы с матерью сидели и молчали. Должно быть, прошла целая вечность. Потом вошла Элен, на цыпочках, стараясь не мешать, и поставила на стол тарелки с салатом. Словно кто-то раздвинул занавески и впустил в комнату солнце. Я вдруг успокоился. И тронул ее за руку — на секунду, просто чтобы сказать ей что-то…

— Я буду в саду. — Она улыбнулась мне и выскользнула из дома.

Мы с матерью снова остались одни.

— А потом ты встретила Дона.

— Да, я встретила Дона. Года через два после того, как родился Гай. Я стала вступать в разные клубы — просто не могла больше сидеть дома. Отец безумно вас любил. По вечерам его никуда было не вытащить, он обожал возиться с вами, читать вам книжки, собирать лего, ну и все в таком духе. Мне же хотелось выбраться куда-нибудь, и он не возражал. Я вступила в клуб скалолазов, и тут-то это произошло. Я влюбилась, впервые влюбилась. Бывает же так: двадцать шесть лет, двое детей, и я в первый раз в жизни по-настоящему влюбилась. Поздно. Слишком поздно. Я сходила с ума. Не знала, что делать. Мне казалось, что я умираю, Кристофер, честное слово. Что моя душа умирает. Я не прошу прощения и не оправдываюсь, я просто сделала то, что сделала, чтобы сохранить себя и свою душу. Четыре года я не могла ни на что решиться, но в конце концов что-то сломалось во мне и я ушла к Дону.

Она отпихнула тарелку, достала из кармана пачку сигарет, но, помедлив, отшвырнула и ее.

— Я снова травлюсь этой гадостью, с тех пор как получила твое письмо.

— Ты не хотела нас видеть.

— У меня не было сил вынести это. Я любила Дона и добилась того, чего хотела: мы наконец были вместе, пусть даже мне пришлось бросить мужа и двоих детей. Несколько месяцев тоска сжигала меня. Чуть ли не каждый день я рвалась вернуться, но сделать это — значит навсегда распрощаться со своей душой. Больше всего мне хотелось бы жить с Доном и с вами. Но, наверное, я все же любила Алана — не как мужа, а как отца или как друга, — и поэтому не стала отнимать у него еще и детей. Да и какое я имела право? В конце концов я решила никогда, никогда больше не встречаться с вами, мальчики. Может быть, я думала этим наказать сама себя, не знаю. Лишь теперь я поняла, как я ошиблась.