Книга Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга

– Дура! – сердито вскрикнул гад. – Форсаж!

Дура… Э, лаборантка включила форсаж. Я заорал благим матом, у меня не было в запасе других, более действенных мудр, и я теперь просто терпел. Стиснув извилины…

И кривая продолжала сглаживаться!

– Пошла вон, скотина! – крикнул гад и оттолкнул лаборантку.

Она обиженно поджала губы, встала и пошла к выходу, мерно покачивая бёдрами. А я смотрел на них, я не отрывал от них внимания, и мне понемногу становилось легче. Гад дёргал монитор, стучал по нему кулаком, а я продолжал смотреть на лаборантку, на её бёдра, даже когда они уже скрылись за дверью – и гад ничего не мог мне сделать! Да он теперь уже и не делал, а только смотрел на экран монитора, на мою кривую, которая всё выпрямлялась и выпрямлялась, и в итоге выпрямилась в линию! Гад, высоко подняв брови, смотрел то на неё, то на меня. Сейчас он, думал я, спохватится, вновь призовёт лаборантку, та вернётся, но уже с ведром, выплеснет меня туда – а ведро у неё будет до краёв полно фурацилином – я в него нырну, хлебну его – и всё на этом кончится, то есть я и в самом деле не выдержу болевого шока и сдохну.

Но это я так мечтал. А наяву всё получилось совсем по-другому. Гад весь аж почернел от злости и воскликнул:

– Вот тварь! Это у него – (то есть, значит, у меня) – стресс от судьбы соседа!

После тут же схватил мою банку, отнёс и поставил в термошкаф, настроил его на максимум и продержал меня в нём два цикла. Потом вынул и тут же засунул в холодильник, в заморозку, потом снова сунул в термошкаф поднял в нём температуру до точки варения…

Но не сварил, а медленно снизил жар, медленно открыл дверцу и так же медленно, даже с некоторой торжественность пересадил меня в обеднённый раствор, закрыл крышку и ушёл. Сколько я там сидел, я не знаю. И вот там я на самом деле чуть не сдох. Никто ко мне не приходил, никто не интересовался моим состоянием, я был представлен самому себе, своим мыслям…

И, главное, именно там и тогда я научился ценить жизнь. Поэтому когда наконец открылась крышка и я увидел гада, склонившегося надо мной, я, честно вам скажу, очень обрадовался. Он, кстати, тоже усмехнулся и сказал:

– Как ты позеленел, приятель! Что с тобой?

Я, конечно же, ничего не ответил. Во-первых, потому что не хотел, а во– вторых, потому что не мог. Я молча смотрел на монитор. На нём была образцовая кривая с классической формой пиков.

– Вот это совсем другое дело, – сказал гад. После погрозил мне пальцем и прибавил: – Я все твои штучки знаю, козёл. Больше со мной так не шути.

Встал и ушёл. Я затаился.

И вот тут, используя паузу, самое время поведать вам ещё одно моё воспоминание – о том, как я работал в лесу. Эта работа с одной стороны была лёгкая, потому что не нужно было, на пределе своих сил, раскручивать планетарную ось, а с другой – сложная и опасная, ибо в любую минуту тебя могли убить или, что ещё хуже, взять в плен. Плен, объясняли нам, страшнее смерти. Так же и силы были неравны: у нас были только дубинки и копья, а у них различное новомодное оружие, как высокоточное огнестрельное, так даже и лазерное. Но зато мы были хитрее их. Ведь же теперь, в лесу, мой мозг уже не прятался, как раньше, в ямке между бровями, а был такой большой, что едва умещался в черепной коробке. Так и извилин в нём было намного больше, и серого вещества, и быстродействия, и…

Ну, и так далее. Вот отчего мы были так хитры и находчивы. Незаметно подкрасться к передовому посту и перебить весь личный состав противника было для нас привычным делом. Были на нашем счету операции и посложней, и подинамичней. Так что неприятель, несмотря на всё его техническое превосходство, частенько пасовал перед нами и не очень-то лез в самую чащу, а по большей части старался держаться открытых, хорошо просматриваемых мест. И только когда к ним приезжало их высокое начальство и требовало немедленных результатов, они решались на отдельные кратковременные вылазки на исконно нашу территорию. Вот тут-то нам и приходилось демонстрировать всю свою смекалку и изворотливость, чтобы при помощи одних только примитивных дубинок и не менее примитивных копий, ну, и ещё ям-ловушек, замаскированных петель, настороженных самострелов, отравленных стрел, ложных колодцев и прочих тому подобных приспособлений наносить им ощутимый урон.

И мы его наносили! А они, в отместку, расстреливали нас из оптических винтовок, слепили прожекторами, выжигали лазером, обливали напалмом. А если, случалось, брали в плен, то обривали нас со всех сторон наголо, обряжали в свои мундиры…

Да, кстати, вот, наверное, откуда у меня такая яростная неприязнь к большим металлическим пуговицам! И, получается, я, невзирая на весь свой тогдашний ум и всю свою изворотливость, всё-таки попался в плен к неприятелю. И в то же время остался жив. Но почему? Ведь говорили, плен страшнее смерти. Неужели нас тогда дурачили? А если так…

Но, что ни говори, работа в лесу всё равно была куда более интересная, нежели однообразное сидение в роторной мельнице и безостановочное ворочание веслом. На такое дело ума было совсем не нужно, а вот работа в лесу была куда интеллектуальнее и требовала куда большего объёма мозга. Но и это было не предел, а вот…

Однако, как мне кажется, время для этого воспоминания ещё не пришло. Поэтому пока вернёмся к нашей основной истории. Итак, гад пригрозил мне, сказав, чтобы я больше не испытывал его терпение, а вёл себя скромно и незаметно. И я так себя и вёл. Какое-то время! Потому что надолго меня не хватило. Но зато на этот раз я кардинально переменил тактику – решил действовать не в одиночку, а подключить всех наших, всю лабораторию, а это, судя по сигналам, которые мне удалось перехватить и идентифицировать, не меньше трёх сотен индивидуальностей. Согласитесь, что это немалая сила. Но она пока была разрозненная, нужно было собрать её в единый организм.

И мне это удалось, правда, далеко не сразу. Вначале я целый месяц затратил только на то, чтобы они, когда к каждому из них индивидуально обращаются, откликались. Потом чтобы откликались группами, то есть когда называю, например, группу икс-пси, то все икс-пси, в независимости от номеров, откликаются. Для этого мне пришлось резко поднять свой внутригрупповой статус, потому что, сами понимаете, не каждому будут откликаться, а скорее презрительно спросят, кто ты такой, и всё на этом. Но я добился своего, мне откликались. Как мне это удалось, это тоже моё, скажем так, ноу-хау. Потом, ещё через некоторое время, наступил тот долгожданный момент, когда я обратился к ним «Братья!» – и они все мне откликнулись, одновременно. Получился очень сильный резонанс, я даже подумал, как бы не вылетели окна.

Не вылетели. И я продолжил свой эксперимент. Вначале я несколько ночей рассказывал им о своих прежних жизнях, потом нашлись такие, которые последовали моему примеру, правда, таких было немного. Зато слушали их очень внимательно, а поле в лаборатории стало таким густым и завихрённым, что я уже почти не сомневался в успехе. И, чтобы не потерять нужную настройку, я ещё несколько ночей распалял их рассуждениями о том, что не так уж и плохо нам тогда жилось, кода у нас были тела, а теперь у нас не жизнь, а тюрьма, какой-то сумасшедший гад держит нас в стеклянных банках и делает с нами что хочет, или, проще сказать, издевается. Так это, братья, или нет? Они согласились, что так. Тогда я предложил: а давайте его убьём! И это, продолжал я, сделать очень просто: как только он завтра сюда войдёт, мы дружно, все вместе, войдём в негативный резонанс, поле сгустится до такой степени, что его мозг не выдержит, взорвётся – и он сдохнет.