Книга Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов

– Другими словами, за баб! – негромко провозгласил он, держа стакан над столом и глазами выбирая подходящую дольку лимона. – Вернее, за женщин. Кстати, два раза в неделю вижу твою бывшую девушку… Аню, кажется. Красивая девушка.

«Бывшую? – Я уже тоже держал стакан, налитый всклень. – Бывшую девушку?..»

– У нее френд сейчас на красной «Мазде», знаешь, да?.. Здоровый гоблин…

Все последнее время у меня в башке непрерывно крутилась эта красная «Мазда», сука, падла железная, тварь, – день и ночь, день и ночь, и думки о ней мало-помалу набирали критическую массу. И вдруг – набрали. Я боялся этого мига, я предчувствовал его и боялся, что не смогу с собой совладать. Сука, падла, тварь на колесах! Точно лифт обрушился в моем сердце с самой верхотуры, и наверное, в этот момент что-то случилось с моим лицом, потому что Генка вдруг смолк и потрогал меня за руку:

– Ты чего?..

– Френд? – Мой голос мне и самому не понравился – сиплый какой-то, будто из глубины души. – На «Мазде»?

Генка прикусил язык. Он глядел на меня, держа в левой руке стакан, и тот заметно подрагивал.

– Я думал, Андрюх, что вы с ней уже это… – Он поставил стакан подальше от моего локтя. – У тебя глаза такие…

Я глядел в глубину стакана. Кровь бросилась мне в лицо, а больше ничего не произошло, а в глубине стакана действительно что-то такое крылось, Генка был прав, а больше ничего не произошло. Да и что еще могло произойти, если все самое страшное уже произошло. Что – произошло? что – самое страшное? – да просто раньше она любила меня, а теперь разлюбила – вот что произошло, я же не слепой.

– Где ты ее видишь? – спросил я, тоже убирая стакан. – Ну-ка давай колись.

– В бассейне, на «Нагатинской». Я там вес сгоняю два раза в неделю. Когда у нее сеанс заканчивается, у меня начинается. И у этого… на «Мазде», тоже заканчивается. Они и уезжают, – добавил он упавшим голосом. Я глядел на Генку, но вместо его лица видел размытое радужное пятно, как это бывает, когда смотришь сквозь слезы на лампочку. – Я думал, – повторил он, словно желая меня успокоить, – что у вас уже все…

Тут я не выдержал, засмеялся – нездоровым таким смехом, который при желании можно принять за громкий неразборчивый шепот.

– Да, – выговорил я, – у нас уже…

Светлый кот проснулся и мягко спрыгнул на пол.

Кис-кис, Эскиз!

Издалека доносилась музыка каких-то высших сфер.

По невидимой паутине ловко карабкался паучок.

Два раза в неделю…

Ганс, Хольский, доктор Жан…

За французского ажана…

Я замахнул стакан и вышел на улицу.

Было холодно, и мело, мело по всей земле, во все ее пределы и закоулки.

Я зачем-то пошел поперек участка, проваливаясь по колено в снег. Красная, красная, красная «Мазда»…

Где-то примерно на широте сарая я сел в сугроб и снял башмаки.

Ведь по сугробам лучше всего гулять в дырявых носках – это же ясно. «Вот, вот тебе два раза в неделю», – приговаривал я, шагая по снегу, норовя провалиться как можно глубже, до самой земли, до мантии, до магмы, до ядра. Действительно, в носках идти гораздо удобнее да и привольнее как-то идти, и как я раньше не догадался?

Минут двадцать, а может, и двести двадцать ходил я по участку; пытался взломать баню, тряс яблоню, чтобы с нее попадали яблоки (какие яблоки?), наткнулся еще на один сарай и долго глядел в его окно, и мне все казалось, будто сзади, в сугробах, прячется японец и хочет напасть на меня, выбирая для этого удобный момент. Давай, прыгай мне на спину, япошка, посмотрим, кто кого, пообщаемся в рукопашке, кобо-абэ-мураками-кэндзабуро-оэ!

Когда я вернулся в гараж, Генка лежал на боку на своем станке, зажав руки в коленях и храня на лице хмурое и немножко скорбное выражение. На скрип двери он тут же открыл глаза.

– Скока время?

Я сел к столу и сказал:

– Короче, мужик сам себе звонит по телефону. И кто-то берет трубку. Тоже мужик, голос знакомый. Наш спрашивает: ты кто? А тот отвечает: а ты?

Генка подсел к столу и потянулся за бутылкой; уши торчком. Стакан он замахнул без меня.

– Ну, – нетерпеливо сказал он.

– Чего ну?

– А дальше?

– Давай наливай, не отвлекайся.

Мы выпили. Второй стакан бренди обрушился в меня, как скоростной батискаф, обрушился и там вспыхнул слабым пламенем алкогольного оптимизма.

– А дальше? – Генка жевал лимон и тянулся за сигаретой.

– А дальше оказывается, что это он сам с собой говорит… – И я в двух словах пересказал ему сюжет своего недописанного «Интервала».

– Слушай, задари идею, – вдруг загорелся Генка. – Я из него такой триллер сделаю… Или давай вместе сделаем?

– Забирай, – разрешил я. – Я, Ген, с писаниной завязываю. На фиг!

– Напрасно, старый, напрасно… Да не пара она тебе, Андрюх, – вдруг мягко сказал он о тебе.

– Это почему же? – спросил я.

– Понимаешь, старый… – Он в упор глядел на меня своими грустными семитскими глазами, где сосредоточилась вся скорбь этого бренного мира. – Она совсем не та, за кого себя выдает. Я же ее помню, когда она к тебе приходила. Пока ты водку пил, мы с ней несколько раз разговаривали… Она же очень себе на уме, там такой бортовой компьютер – кого хочешь просчитает. Хотя по виду и не скажешь. А ты, Андрюх, извини, конечно, слишком наивный, простой, доверчивый, а никому, к сожалению, верить нельзя. Ты весь на просвет, и ей с тобой все было ясно с самого начала. Я тебя люблю, поэтому и говорю. Она гораздо сложнее тебя – ну и пусть возится со своей сложностью, зачем тебе это надо? Ты с ней не справишься. Не знаю, что у вас там за отношения, но точно тебе говорю: ты с ней не справишься. Нормальных девок, что ли, тебе мало? – Он показал глазами вокруг. – Хочешь, я тебя познакомлю с классными девочками – сестры, заканчивают библиотечный, любую выбирай.

Я выковырнул из пачки сигарету и закурил. Из гамака неслышно выпрыгнул угольный Джордж. Он потянулся и, взглянув на нас с явным отвращением и опаской, залез под лежак. Я его прекрасно понимал. Я и сам в этом гараже чувствовал себя неуютно, но это скоро пройдет. Всего ничего оставалось до того момента, когда мне станет совершенно все равно, где я и с кем. Но пока я не забывал, что нахожусь в Переделкино, на территории композитора Бориса Михайлова, в гараже, что у нас еще шестнадцать бутылок бренди и вся жизнь впереди. Только хвост позади.

А Генка наливал по следующей и все что-то говорил, морща лоб, а я вдруг подумал: а как же тогда любовь? Ведь ты говорила, что любишь меня и что никогда не разлюбишь, а я очень в это поверил. Я и сейчас верю, хотя ясно, что верить-то тут уже не во что. Но во что-то такое последнее, самое последнее, которое уже за всеми пределами, я все еще верил. И вдруг вспомнил, как осенью угнал старый «фордовский» пикап, и мы с тобой помчались на нем почему-то в Подольск, и там, в гостинице «Центральная», я набрал горячую ванну, и ты забралась туда и сидела там по шейку целый час, отогреваясь и блестя глазами, а я время от времени подливал в ванну кипяточку, а ты непрерывно говорила: люблю тебя, люблю тебя, люблюлюблюлюблю… Я, наверное, и правда, очень простой и наивный и, наверное, на самом деле никому нельзя верить. Но что же это тогда будет за жизнь? Ведь это же сдохнуть можно будет от лжи, тоски и цинизма.