Книга Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец

Мефодий Буслаев (далее М.Б.) стоял у колонны в одиночестве(sic!). При моем приближении он ощутимо напрягся, что, вне всякого сомнения,свидетельствует о том, что М.Б. имел предосудительные мысли. Скорченная имнемного погодя язвительная гримаса и высунутый язык дают основанияпредполагать, что данной гримасой М.Б. пытался оскорбить высшие чины мрака. Вчастности, учитывая характер гримасы, можно с достоверностью судить обессовестном пародировании дорогого всем нам лица начальника Канцелярии Лигула.

С искренним и праведным возмущением

Олиго де Френ,

комиссионер 12-го ранга».

«Когда он успел столько накатать? А слог-то какой кляузный!»– изумился Мефодий.

– Прочитал? – осклабившись, поинтересовался Олиго де Френ,охотно показывая ему блокнотик. – С тебя причитается, чтобы я все забыл.

– Ага! Уже бегу!

Вспыхнув, Буслаев отобрал у Олиго де Френа карандаш, изломалего и, засунув комиссионеру в послушный рот, заставил прожевать и проглотить.Комиссионер проделал это покорно и с готовностью. Расправившись с карандашом,Мефодий покусился порвать блокнот, но тот оказался из особой неразрываемойбумаги, которая упорно восстанавливалась и срасталась, какими бы мелкими нибыли клочки. Отчаявшись уничтожить запись, Мефодий скормил блокноткомиссионеру. Олиго де Френ угрюмо подчинился и, пылая направеднымнегодованием, прожевал все свои записи.

– Я этого так не оставлю! Имей в виду – это документ! –прошамкал он с набитым ртом.

– Жуй давай, жуй! – поощрил его Мефодий.

* * *

Оркестр внезапно смолк. Только какая-то безумная труба –должно быть, трубач был оглушен звучанием собственно инструмента – продолжалатянуть некоторое время. Танцующие пары недоуменно остановились. Строчившиекомиссионеры разом повернулись к дверям. Вильгельм Завоеватель натянул на лицосамую галантерейную из своих улыбок и, стоя на правой ноге, занес левую,готовясь шагнуть, как только будет необходимо.

В зал неторопливо вошел горбун Лигул. Его сопровождаламужеподобная секретарша в очках с выпуклыми стеклами в роговой оправе. Позадишествовали несколько дюжих комиссионеров с вылепленными из пластилина твердымиподбородками – скорее почетная, чем реальная стража.

Навстречу Лигулу выскочил Вильгельм. Рассыпаясь один вприветствиях, другой в изъявлениях благодарности, они поздоровались. Затем обапошли через зал. Тузы мрака спешили к Лигулу здороваться: некоторым онкланялся, некоторым просто улыбался, кое-кому кивалполусерьезно-полуснисходительно.

– Прошу всех к столу! – крикнул Вильгельм, подавая знакдирижеру.

Дирижер, маленький большеголовый человечек, сшитый на живуюнитку из сплошного вдохновения, вскинул руки, взмахнул палочкой – и, мигомзаполонив все огромное пространство до самых дальних его закоулков, грянуламузыка. Двустворчатые широкие двери, ведущие в обеденный зал, распахнулись.Предстал длинный, пышно сервированный стол, застеленный черной скатертью, сосверкающими хрустальными бокалами и бутылками, замершими в ожидании своего часав серебряных посудинах со льдом.

У каждого стула, принимая по ситуации то мужское, то женскоеобличие, замерли суккубы. В их обязанности входило следить, чтобы у гостейбокалы не оставались пустыми. Возле каждого прибора лежала карточка с именем.Карточка Мефодия оказалась в левой трети длинного стола, далеко от карточекАрея и Улиты. Слева от него сидела рыжеватая австрийская ведьма, под тонкойкожей которой просматривались все жилки. Справа восседал угрюмый африканскийбожок, которому на тарелку подавались кровоточащие, лишь для виду поджаренныекуски мяса. Близость такого соседа не вдохновляла Мефодия, тем более что божок,сразу что-то почуявший, нехорошо ухмыльнулся треугольными зубами.

Хорошо еще, что суккуб Мефодию попался сознательный инеприставучий. Очень правильный суккуб, отлично вымуштрованный, что среди этойпублики большая редкость. Он вовремя подливал Мефодию в бокал нечто густое,прохладное и вязкое, как кисель, и подкладывал кушанья. Австрийская ведьма тожеоказалась терпимой соседкой. С Мефодием она почти не разговаривала и толькоробко комкала салфетку. Выглядела она смиренницей, и неясно было, что онавообще делает в этом темном обществе. Позднее Мефодий узнал от Улиты, что этоизвестная отравительница и метательница сглаженных игл. Как раз они и былиспрятаны в салфетке.

Лигул, подняв свой бокал, произнес тост в честь Вильгельма,в конце сказав несколько приветственных слов в адрес Мефодия. Тост былнейтральным, с казенными оборотами речи. Мефодию тост показался скучным, однакона присутствующих он произвел впечатление. Видно, от Лигула редко можно былоуслышать похвалу. Угрюмый африканский божок полуобернулся к Буслаеву. На лбу убожка был третий глаз.

– Твое здоровье, человек! – сказал божок, чокаясь с ним.

Мефодию ничего не оставалось, как тоже поднять свой бокал.

– Э, нет! Так не пойдет! За здоровье пьют до дна! Это неалкоголь, это сок познания истины! – подсказал зубастый божок, заметив, чтоМефодий собирается поставить бокал на скатерть.

Мефодий пил, а вязкий, холодный сок в бокале все незаканчивался. Божок не отводил от него настойчивого взгляда. Когда же,чувствуя, что больше не может, Мефодий хотел отставить бокал, божок грозноповторил:

– Сок познания истины пьют до дна!

Когда бокал все же опустел и божок отвел от Мефодия свойпылающий взор, перед глазами у Буслаева был сплошной туман. Сознание мутилось.Левым плечом Мефодий стал куда-то заваливаться и уткнулся в австрийскуюведьмочку. Хорошо хоть суккуб, стоявший за его стулом, догадался поддержатьМефодия за плечи.

«Вот так познал истину! Что ж я так?» – подумал Мефодий,мысленно проклиная африканского божка.

Арей, сидевший напротив и чуть наискось, посматривал на негоне без сочувствия. В минуту временного просветления Мефодий обнаружил, что емувсе померещилось и это не Арей вовсе, а какой-то толстый незнакомый страж. Арейже куда-то пропал вместе с Улитой. Засмеявшись, Мефодий показал на незнакомогостража пальцем и захохотал. Вильгельм, произносивший ответный тост Лигулу,покосился на Мефодия с холодным недоумением. «Ну теперь комиссионеры настрочат!Ну, и пускай строчат!» – подумал Мефодий и закрыл глаза. Как ему показалось,всего на миг.

Когда же он вновь открыл их, то обнаружил, что сидит закруглым ломберным столом, обтянутым зеленым сукном, который покрывают меловыезаписи ставок. На столе горел серебряный подсвечник и лежала колода карт.