Книга Все телки мимо - Джастин Халперн

– Дело хорошее, – прозвучал папин голос из-за папки.

– Пап! Я вообще-то сказал тебе, что женюсь. Думал, ты обрадуешься. Для меня это очень важный шаг.

Папа положил меню на стол. Открылось его лицо. С таким же каменным видом он однажды высидел на диване весь фильм "Однажды в Вегасе" с Эштоном Катчером (выбор мамы).

– Сын, я уже начал радоваться, все нормально. Чего еще тебе от меня надо, не пойму. Я рад за вас с Амандой, я вас обоих люблю, но эта твоя новость – вовсе не сюрприз. Ты с ней встречаешься уже четыре года. Тоже мне, блин, открыл параллельную вселенную… – сказал он и поманил официантку. Та подошла, приняла заказ.

Папа был прав. Мои намерения были вполне предсказуемы. И вообще, разве жизнь меня не научила, чего ждать от моего папы? Я его обожаю, но разве можно ожидать радостного визга от человека, который когда-то сказал, что школьный выпускной – "тоска зеленая"?

– Мне кажется, у тебя то, что мы, медики, называем "напряжением сфинктера", – сказал отец.

– Что-о?

– Задница поджата от страха. Очкуешь! Нервничаешь, вот и сотрясаешь воздух пустыми словами. А я старый и голодный. Сын, не ходи вокруг да около, выскажи то, что не можешь не сказать.

Днем раньше, в маленькой ювелирной лавке в Ла-Джолле, я купил в рассрочку кольцо для помолвки. До той минуты я не испытывал ни малейшего мандража – ну, женюсь и женюсь. Но едва я отдал первый взнос восьмидесятилетнему старцу за прилавком, едва кольцо легло на мою ладонь, откуда-то выплыло воспоминание: мне девять лет, я в спущенных штанах сижу на корточках в углу туалета и пытаюсь помочиться в резиновый шарик. Идея была такая: наполнить шарик и швырнуть им в старших братьев. Тогда-то они пожалеют, что доводят меня своими подколками. Вдруг дверь распахивается, входит папа. Я перетрусил – так и замер, сидя с шариком между ног. Некоторое время отец рассматривал меня молча. Потом сказал: "Во-первых и в-главных, так невозможно наполнить шарик, балбес. Во-вторых, жизнь, бля, тянется очень долго, особенно когда ты дурак". Второй тезис – про жизнь – я впоследствии слышал от него много раз, снова и снова, на разных этапах моей биографии. И теперь, с обручальным кольцом в кулаке, я подумал, что моя недолгая жизнь уже кажется очень длинной, потому что я успел совершить массу дурацких поступков. И впервые закралась мысль: а вдруг я зря затеял эту женитьбу? Понимаю ли я, во что могу влипнуть?

Потому-то, спустя все эти годы, я решил посоветоваться с папой.

– Тебе же очень нравится Аманда, – сказал я, сам не понимая, что это – вопрос или констатация факта.

– Ну, мы, знаешь ли, в окопе с ней вместе не сидели, по немцам, чтоб они провалились, не стреляли, но она мне нравится. Насколько я вообще ее знаю. Но кого, блин, колышет, нравится она мне или нет?

– Меня колышет.

– Чушь собачья. Тебе наплевать и растереть, и знаешь почему? – Папа задумчиво склонил голову набок, поднял одну бровь.

– Почему?

– Потому что с начала времен, с тех пор как люди крутят любовь, никого не волнует чужое мнение о его любви… пока любовь не проходит, – заявил папа. – О, просто королевская пицца! Огромное спасибо, мэм, – заворковал он, обращаясь к официантке, которая принесла наш заказ.

– Ну-у, это важное решение, – попытался я объясниться, – вот я и пытаюсь взглянуть на него с разных сторон. Просто хочу удостовериться, что я не ошибаюсь… что я не сломаю жизнь ни Аманде, ни себе, понимаешь? Мне кажется, это вполне нормальные переживания, большинство людей тоже так колеблются, – затараторил я.

В общем, мне вдруг стало не по себе, я начал лихорадочно оправдываться.

– Большинство людей – идиоты. Ни одна ошибка не кажется ошибкой, пока она не совершена. Найди забор под электротоком, расстегни ширинку, попробуй облегчиться: едва струя брызнет на проволоку, мигом поймешь свою ошибку. Но во всех остальных случаях заранее не угадаешь.

Я откинулся на спинку кресла, мысленно благодаря судьбу, что образцом классической ошибки для папы осталась не какая-то моя проделка, а случай двадцатипятилетней давности, когда мой брат помочился на соседский электрифицированный забор.

Папа увлекся было пиццей, но все-таки заметил, что я не удовлетворен его ответом. Он утер губы и заявил:

– Ладно, ладно. Скажу тебе две вещи. Только не считай их советами, идет? В советах правды нет. Совет – просто мнение одного конкретного дурака.

– Договорились, – сказал я.

– Во-первых и в-главных, я – ученый, – сказал папа, закашлявшись.

– Не спорю.

– А хоть бы и спорил, мне пофиг. Это бесспорный факт. Я просто напоминаю: во-первых и в-главных, я – ученый. И как ученый волей-неволей смотрю на жизнь критически. Иногда это тяжкий крест. Прямо готов все отдать, чтобы иногда превращаться в полного дебила. Порхал бы по жизни в обосранных штанах, думал бы – все трын-трава… Ох ты.

Я посыпал красным перцем чили свою пиццу (с курятиной, обжаренной на гриле) и уселся поудобнее, навострив уши.

– Итак, если рассмотреть брак с научной точки зрения, все элементарно: на планете шесть миллиардов человек. Допустим, половина – женского пола. Примем во внимание возрастные границы и все такое прочее. Итак, даже если ты человек привередливый…

– Да, я привередливый, – прервал я.

– Я говорю обобщенно, не о тебе конкретно. На тебе мир клином не сошелся. Ох ты… Ешь пиццу и слушай.

И он молча дождался, пока я начну жевать пиццу.

– Итак, даже будь ты привередливым, ты, наверно, мог бы жить счастливо с любой из ста пятидесяти миллионов самых разных женщин, – заключил он.

Эта фраза меня ошарашила. Мои родители поженились тридцать два года назад, и папа просто боготворит мою маму. Он никогда не стеснялся говорить нам, что для него она всех дороже. Однажды за завтраком, когда мне было шесть лет, папа читал научный журнал с громадным астероидом на обложке. Потом отложил, смерил взглядом меня и братьев:

– Если астероид столкнется с Землей, и случится ядерная катастрофа, и все человечество погибнет, но воздухом все-таки можно будет дышать… хотя это вряд ли… Так вот, я смирюсь со всем, что случилось, если на всей планете выживут всего двое – я и мама.

– А как же мы? – спросил мой брат Ивэн.

– Ну, я погорюю немножко. Естественно, будет какой-то траур. Я же не козел бесчувственный, – ответил папа и громко, от души расхохотался.

Папа любит маму так, словно с ней сросся и вообще не мог бы без нее жить. И его небрежные слова – мол, каждый мог бы счастливо жить с кем угодно из ста пятидесяти миллионов человек – совершенно не вязались с его личным примером.

– Ты же сам в это не веришь. Я же знаю: ты уверен, что с другой женщиной не обрел бы того, что у тебя есть с мамой.

– Постой, я же сказал, что должен сказать тебе две вещи, – возразил папа. – В общем, под научным углом все так, как я говорю. Но человек – сложно устроенное животное, да еще и изменчивое. Мало ли что я думал десять лет назад, а теперь как вспомню – чушь собачья! В общем, ни одна научная формула не может предсказать, как сложатся отношения в браке. Потому что брак на первом году после свадьбы – совсем не то, что брак тех же людей десять лет спустя. Короче, когда ты имеешь дело с чем-то невероятно непредсказуемым – то есть с людьми, цифры и формулы ничего не значат. Самое лучшее, что ты можешь сделать, – собрать воедино всю известную тебе информацию и, если подойти по-научному, сделать что? – спросил он, буравя меня глазами, ожидая ответа.