Книга Рецепт одной войны - Павел Верещагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какие?
– Высокие. Накачанные. Ну, и чтобы повзрослее были…
– Ну да, ну да. А мне Жан-Жак как раз тем и нравится, что он такой милый. Эти его веснушки… И оттопыренные уши… И очки как у Гарри Поттера. Рядом с ним сразу становится как-то хорошо на душе. Весело. И не страшно.
Подруга пожала плечами. Что тут скажешь? О вкусах не спорят.
– И ты знаешь, – зачарованно глядя в пространство, проговорила Жюли, – когда я раньше думала, что когда-нибудь полюблю, я представляла всё совсем не так…
– Да?
– Да! Я думала, что всё будет, как… Как…
– Как?
Жюли задумалась.
– А вот так! – она с силой сжала кулаки и потрясла ими перед собой.
Стелла улыбнулась.
– А на самом деле… – Жюли тоже улыбнулась. – А на самом деле я всё время как воск… И вот тут, под ложечкой, тепло-тепло… Понимаешь?
– Понимаю…
– И еще я всех-всех на свете люблю. Всех! Даже тех, кто меня терпеть не может…
– Да?
– Да.
И, как ни странно, это было действительно так.
Жюли была не просто взбудоражена. Она была очень, очень, очень счастлива.
Если день был не слишком напряженным и не предвиделось важных встреч, папа Жюли всегда обедал дома. В этом преимущество небольшого городка – от дома до офиса всего три минуты езды на автомобиле. Или десять минут пешком.
Адвокат заранее звонил по телефону, и жена ждала его за накрытым столом. Жюли, как правило, еще не успевала прийти из школы, и это было время родителей – время, чтобы побыть вдвоем, поговорить.
Собственно, ел только папа – зеленый салат и сыр. Мама пила кофе. И апельсиновый сок.
В тот день разговор долго не вязался – папа явно был чем-то озабочен.
– Послушай, что происходит с Жюли? – наконец спросил он.
– А что с ней происходит?
– Она постоянно где-то пропадает… Не выпускает из рук телефона – ждет эсэмэски. К ней обращаешься – она не слышит…
– Да, – согласилась мама. И посмотрела на папу сияющими глазами: неужели он сам не понимает?
Папа перестал жевать и некоторое время внимательно изучал лицо жены.
– Она что, влюблена? – спросил он.
– Думаю, что да.
Папа нахмурился.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А что еще остается делать? Кричать? Биться в истерике?
– Ну, я не знаю. Кажется, это у нее серьезно. Ты совсем не беспокоишься? Ей всего пятнадцать!
– Пятнадцать. Самое время, чтобы серьезно полюбить, – улыбнулась мама. – Ты просто забыл, дорогой…
– Что?
– Мне тоже было пятнадцать, когда я влюбилась в тебя.
– Что ты сравниваешь? Мы – это совсем другое!
– Почему?
– Мы жили в другое время! И потом, мы – это мы.
Мама молчала и улыбалась, давая папе самому понять, насколько неубедительны его слова.
– Ты знаешь, кто он?
– Кто-то с того берега…
– Ты его видела?
Мама пожала плечами: и да и нет.
– У нее на странице полно фоток, где они вместе. И видео…
– Ну и как?
– По-моему, симпатичный. Посмотри сам.
– Он старше?
– Нет. Впрочем, не знаю. Не думаю. Сейчас они все как дети.
Некоторое время за столом царило молчание.
– Но ты с ней поговорила?
– О чем?
– Ну, не знаю. О чем в таких случаях матери должны поговорить с дочерьми?
– Вот и я не знаю. Точнее, не могу подобрать слов, чтобы… – мама замолчала.
– Чтобы – что?
– Чтобы чего-нибудь не испортить… – Мама заглянула папе в глаза. И он понял: она права. Со словами в таких случаях нужно быть очень осторожным.
– Знаешь, я встретила их на днях на улице, – вспоминая, мама покачала головой. – Они прошли в каких-то двух шагах от меня – и не заметили! Потому что вообще ничего не видели вокруг себя!
Выражение маминого лица было взволнованным и нежным. Так, будто бы она случайно оказалась свидетельницей чьей-то удивительной тайны, неожиданно, сама того не желая, прикоснулась в чему-то чудесному и редкому.
Папа некоторое время смотрел ей в глаза и наконец кивнул. Он ее понял. Что-то вспомнил. Что-то представил. И понял.
– А ты уверена…
– В чем?
– Ну… В том, что они не понаделают глупостей?
– Я спросила ее об этом.
Папа удивленно вскинул бровь.
– Прямо так и спросила?
– Прямо так и спросила.
– И что она ответила?
– Сказала, что не понаделают…
– И что?
– И я ей поверила.
У папы, может быть, и остались какие-то вопросы, но он оставил их при себе. Мужчинам не стоит лезть в женские дела. По крайне мере, слишком глубоко.
Некоторое время адвокат был занят только едой. Потом отставил пустую тарелку, вытер салфеткой рот и поднял на жену повлажневшие глаза:
– Как же быстро она выросла!
– Да… Быстро… Очень быстро! – промакивая уголок глаза свернутой салфеткой, согласилась мама. – Очень, очень быстро!
Каждый день приносил какие-нибудь тревожные новости по поводу обстановки в городе. И настроение кондитера Рудольфа с каждым днем становилось всё мрачнее.
Кондитер с недоумением и грустью наблюдал за тем, как менялись жители Вафельного берега. Еще совсем недавно шоколадно-вафельное противостояние существовало лишь в шуточках и анекдотах, никому и в голову не приходило воспринимать его всерьез. Ведь две части города всё равно были единым целым: родственники, друзья и коллеги сплошь и рядом жили на разных берегах Реки и не придавали этому ровно никакого значения.
Теперь же везде и всюду – на улицах, в кафе, на скамейках в скверах – только и говорили, что о шоколадниках. И говорили как о противниках – с негодованием и даже яростью. Вытаскивали на свет случайные обиды, небрежно оброненные слова – и всему придавали зловещее, преувеличенное значение. Жизнь вокруг, казалось, пропитывалась подозрительностью и злобой. Всё началось с энергичной Доротеи, считал Рудольф, дело подхватил демагог Шпатель, и совместными усилиями эта парочка, вольно или невольно, раздула огонь взаимной вражды.
И ладно бы дело касалось только подростков – подросткам только дай с кем-нибудь повоевать, – но и со взрослыми происходили печальные метаморфозы. Некогда мирные, благодушные и рассудительные отцы семейств теперь проводили часы и дни, брызжа слюной и ожесточенно споря о шоколадниках.
