Книга Рецепт одной войны - Павел Верещагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ведь это просто чудо какое-то! – сияя широко распахнутыми глазами, говорила Жюли. – Сегодня утром… Только я о тебе подумала – и тут же от тебя эсэмэска! Прикинь!
– Прямо сразу? – удивлялся такому совпадению Жан-Жак.
– В ту же самую секунду! Только подумала – и сразу эсэмэска!
– Круто! – соглашался Жан-Жак. – А что это значит? Значит, мы, по ходу, теперь связаны какой-то особенной связью!
– Какой?
– Не знаю. Астральной, наверное.
Она зачарованно смотрела ему в глаза и соглашалась. Астральная связь, ага… Как иначе? Вот оно как, оказывается, бывает… При том что позвонить или написать в тот момент, когда другой о тебе подумал, было несложно – они думали друг о друге всё время, весь день, каждую минуту!
Оба они как будто выпали из прежней жизни, в один миг провалившись в какую-то другую реальность. В реальность, где прежние радости, огорчения и заботы не имели абсолютно никакой ценности, а то, на что они еще вчера не обращали внимания, стало исключительно важным. Они ходили как сомнамбулы и с удивлением и страхом прислушивались к тому, что происходило у них внутри.
– Как ты думаешь, это у всех так? – спрашивал Жан-Жак.
– Что?
– Ну, вот это вот всё… Что мы думаем с тобой одно и то же… И так друг друга понимаем… И вот эти эсэмэски?
– Не знаю. То, что не у всех, – сто пудов!
– И мне кажется, что не у всех. Даже знаешь что? Мне иногда кажется, что мы с тобой первые! Ну вот у кого всё так сильно и остро!
– Ты думаешь?
– Да я просто уверен! Столько книг написано, столько фильмов снято, но у всех про любовь как-то обыкновенно выходит, бесцветно как-то!.. Даже отдаленно не похоже!
– Вот-вот!
И оба они зачарованно смотрели в одну сторону – в пространство перед собой.
– А что? Может быть, и первые! – говорила Жюли. – А если первые – прикинь!..
Жан-Жак кивал. Если они первые – то это круто! Очень круто!
Иногда, впрочем, Жан-Жака охватывало беспричинное беспокойство.
– А вот как ты думаешь… Не рано ли всё это… Ну, у нас с тобой?
– Ничего не рано! – убежденно говорила Жюли. – В самый раз. Джульетте вообще тринадцать было. Тринадцать!
– Верно. Я про Джульетту как-то забыл…
Оба некоторое время думали о Ромео и Джульетте. Думали наверняка одно и то же.
– А как по-твоему, у них всё так же было? – спрашивала Жюли.
– Как?
– Ну так – как смерч, как лихорадка…
– У Ромео с Джульеттой? Думаю, что да.
– Вот и я так думаю, – вздыхала Жюли. – Тогда получается, что мы… И они… Жесть!
– Еще бы не жесть! Жесть!
И даже оставшись одна, Жюли то и дело ловила себя на том, что продолжает мысленно разговаривать с Жан-Жаком – что-то ему рассказывает, что-то вспоминает, объясняет ему что-то очень-очень важное.
Каждая минута рядом друг с другом была упругой и наполненной до предела. Всё остальное время казалось бесформенным и вязким – как жидковатый кисель.
Человек ко всему привыкает. Вот и Жюли не то чтобы привыкла к своему новому состоянию, но как-то научилась в нем жить. Мучительная лихорадка понемногу улеглась, приступы беспричинной тревоги отступили. Предчувствие того, что с ней и Жан-Жаком непременно случится что-то страшное, куда-то подевалось, и вместо него появилось сначала робкое, а потом всё более и более смелое ощущение – вообще говоря, всё идет хорошо. А дальше, скорее всего, будет еще лучше.
Теперь каждое утро Жюли просыпалась в радостном нетерпении: новый день обещал столько чудесного, неожиданного, приятного!
Она сразу хваталась за телефон, проверить, нет ли эсэмэски от Жан-Жака, и посмотреть, не написал ли он что-нибудь на своей страничке в социальной сети. Жан-Жак был соней, по утрам он спал до последней минуты, и Жюли всё утро носила с собой телефон – в ванную, на кухню, – чтобы не пропустить момент, когда он наконец что-нибудь напишет. Раздавался рингтон нового сообщения, и сердце Жюли каждый раз замирало, а потом начинало биться с удвоенной силой.
Она всё время как будто чувствовала его: где он и что в эту минуту делает. Вот он проснулся, валяется в постели и никак не может встать. Вот пошел в душ… Вот ковыряется вилкой в тарелке, одним глазом поглядывая на утреннее шоу в телевизоре, другим – просматривая новости в телефоне. Вот спохватывается, что опаздывает, и бежит в школу. Вот зевает на уроке и считает ворон на дереве за окном…
Правда, иногда она его «теряла». Когда, например, они прощались в восемь вечера на мосту и она шла домой, а он – забегал на минутку к приятелю за кодами для новой игры. А после проходил час, затем два, три, а Жан-Жак никак не проявлялся. В такие часы беспокойство возвращалось. Но стоило написать ему «как дела?» или «куда пропал?» и получить ответ, что они на пару с приятелем играют в компьютер, как всё опять становилось на свои места и Жюли снова наполняло радостное возбуждение.
Жизнь вообще превратилась в один нескончаемый праздник – всё, что ни происходило, казалось удачей, счастливым знаком, началом чего-то хорошего. Жюли с трудом могла усидеть на одном месте. Она не могла ходить по улице, как когда-то раньше – не спеша, нога за ногу, – она всё время куда-то бежала – а куда, и сама не могла сказать.
Внутри у нее как будто всё время звучала веселая музыкальная какофония – из дудок, свистелок и трещоток, которые то дружно, а то не в лад отжигали бравурные марши и польки.
Уроки стали чистым мучением. Было совершенно непонятно, как люди могут говорить о всяких там дробях и степенях, молекулах и атомах, о разновидностях плоских червей или забытых полководцах запыленных веков, – когда на улице светит солнце, поют птицы, шелестит набирающая силу зелень. Усидеть на одном месте в таких условиях было просто немыслимо.
– Какая-то ты стала… Взбудораженная!.. – заметила как-то подруга Стелла.
– Разве? Так весна же!.. Весна!
Стелла пристально посмотрела подруге в лицо.
– Ты что, влюбилась? – догадалась она.
– Я?! – хотела было удивиться Жюли. Но потом помимо воли расцвела в улыбке.
– С тобой всё понятно! – тоже улыбнулась Стелла. – И кто он? Тот рыженький?
– Да!
Стелла пожала плечами. Так или иначе, она была рада за подругу.
– Тебе он не понравился, я знаю, – сказала Жюли.
– Почему не понравился? Понравился…
– Но я же вижу… На твой вкус он слишком…
– Какой?
– Прикольный!
Стелла рассмеялась:
– Скажешь тоже! Но мне другие нравятся.
