Книга Давайте ничего не напишем - Алексей Самойлов

– Хватит! – не выдержала Даша, стирая горячие слёзы с раскрасневшихся щёк. – Ты что, эту чушь наизусть выучил? Зачем?

– Чтобы доказывать таким, как ты, бессмысленность познания мира методом рассуждений об этом познании. Веками люди расшибали себе лбы о краеугольный камень философии и научились настолько забывать о том, что говорят в том, что говорят – что теперь всё, что люди говорят, есть не что иное, как то, что они не говорят!

– А вот мне до сих пор жалко тех, кто вынужден всё это слушать и читать. По-моему, студенческие лекции по философии – Эверест вселенского садизма.

– Жалко? – Егор скривил губы и стал похож на чучело Сильвестра Сталлоне. – Значит, ты и бомжам на улице подаёшь, и бездомных собачек подкармливаешь? И всё это под соусом полного равнодушия, оправданного выдернутыми из контекста словами «всё преходяще, особенно то, что кажется постоянным».

– Нет, я не совсем верно выразилась, – Даша надула щёки, видя, что поезд Егора опять несёт под откос. – Я сопереживаю студентам гуманитарных вузов. И когда я слышу подобный бред из твоих технологических уст, мне становится так же больно, как будто я сижу на лекции по философии в аудитории. Больше всего в нашей системе обучения поражает даже не то, что на экзамене один человек рассказывает другому то, что тот прекрасно знает. Меня удивляет, что всё обучение сводится к запихиванию в мозги уже известной информации. Исследованию неизвестного уделяется такой минимум времени, который даже кот не наплакал, увидев повесившуюся в своём холодильнике мышь.

– А сама, небось, физик до мозга костей, хотя это мало чего меняет, – Егор поворошил в памяти цитаты, дабы найти нужную. – Сейчас я тебе Фрейда процитирую.

– Цитируй, но мне будет очень больно, поверь.

Глядя на свою женскую собеседницу, Егор всерьез не думал, что Даша плачет. Мало ли – дождь… или там велосипедист обрызгал… или пробегающий мимо малыш облил из водяного пистолета. А может быть, роса с ив накапала на лицо? Неужели Даша умеет плакать?

– Пока мы тут разговариваем, один человек погиб, – Даша кивнула в сторону застывшего на рельсах трамвая. – Поэтому я переживаю. Посмотри на мои руки.

Егор не смог удержаться, но и не смог удержать внимание на ладонях Даши дольше секунды. Там проступала кровь… обычная красная кровь, так похожая на краску или вино и всегда принимаемая за них.

Егор отвернулся и почувствовал странный ажиотаж за спиной. Он снова обратил взгляд на место недавнего происшествия, затем встал и сделал несколько шагов… он сделал их, как лунатик проходит по карнизу шестнадцатого этажа с закрытыми глазами. Он уже знал, что всю оставшуюся эту жизнь будет жалеть о том, что поддался и зашагал, зато в следующей жизни он не допустит такой ошибки.

Вместо усатого гражданина в шляпе и с тросточкой недалеко от трамвая лежала Даша.

Егор схватил близлежащий воздух и поставил его между собой и картиной мира. Даша никуда не исчезла, но стало заметно легче. Как же такое могло случиться?

То ли вагоновожатая, то ли шляпка-божий-одуванчик коснулась руки Егора и прошептала одними губами:

– Фе-фе-фе… Фе-фе-фе-фе-фе.

– Нет, я её не знаю, – ответил Егор и возвёл вторую невидимую стенку между собой и собеседником. Тот никуда не исчез, но стало заметно легче. И стали появляться первые разумные мысли:

«Ну ладно! Сама виновата, нечего было нюни распускать и попадать под влияние собственных персонажей! Горе тому автору, который теряет контроль над собой в подобной ситуации! В конце концов, я за неё не отвечал! И не фиг было флакон с маслом на шее носить! Тоже мне Аннушка нашлась!..»

Ещё пара стенок – и чувства устаканились, эмоции поутихли, а мысли улеглись спать. Можно было возвращаться на лавочку.

Даша ждала его и старалась улыбаться, хотя только слепой заметил бы, что она плакала.

– Как ты думаешь… – поприветствовала она садящегося со вздохом облегчения Егора. – Слепые плачут?

– Знаешь, мне нет до них никакого дела. Вообще, я немного устал от твоей болтовни. Извини.

Егор закрылся на щеколду, и, подсунув под голову шейную подушку, ушёл в спасительный мир несбыточных сновидений. И даже резкий, похожий на визг свиньи звук циркулярной пилы не разбудил его. А Даша с неподдельным ужасом заметила, как неподалёку от них двое мужчин в оранжевых рубахах с надписями «Гринпис» оттачивают инструмент и алчно косятся на растущую около Пруда липу.

– Егор! Егор, просыпайся! Егор, пожалуйста, очнись!

Но тот не подавал признаков яви. Что бы ни предприняла сейчас Даша – искусственное дыхание, прямой массаж сердца, чтение Библии на иврите, экстренный вариант обряда энвольтования – всё было бы бесполезно, так как Егор защищался самым известным из всех продуктивных методов – равнодушием. Поэтому Даша плюнула и тоже решила вздремнуть. Тут-то Егор и вскочил, как осаленный:

– Мой ход? Уже? Какой счёт?!

– Посмотри, что собираются делать эти садисты, – Даша нехотя махнула рукой в сторону лесорубов.

Те уже приставили к липе стремянку, и один, с сигаретой в зубах, забрался наверх. Егор почувствовал, как волосы зашевелились на его голове. Даша тоже зашевелилась и вскользь заметила:

– Они собираются спилить дереву ветки. А теперь представь, что у тебя отпиливают пальцы на правой руке. Ну, если тебе себя не жалко, представь, что это проделывают с твоей любимой девушкой. Ну, а если тебе девушку не жалко, представь, что это – беззащитное дерево, которому нечего противопоставить садизму людей.

– Врёшь! – вскипятился Егор. – Давишь на жалость! Ещё собачку перепаши трактором у меня на глазах!!!

– Давить не на что, – улыбнулась Даша.

– Всё равно врёшь! Потому что дерево вовсе не беззащитное. Лет через пять во время урагана большой тополь расплющит машину этого пилителя. В ней будет находиться его младшая дочка. И тут и прозвучат фанфары: твой выход, Дашулечка! Давай, вперёд, со своей недоеденной кармой!

– Ну… – протянула Даша, делая вид, что раскуривает невидимую трубку.

– Что «ну»?! Девочку спасать надо, а мы тут торчим, как три тополя на Плющихе!

– Ну спасай, а я пока подремлю. Что-то устала… – Даша стянула у Егора шейную подушку и смачно зевнула.

– Сволочь ты бессердечная!

Егор встал с лавочки, принял боевую стойку под названием «мышь, раздирающая слона» и крикнул:

– Эй вы, придурки в оранжевых майках! А ну брысь по домам! Ишь, развели тут… лесоповал!

Тем не менее, пилитель уже успел полоснуть своей пилой по нескольким веткам. Даша ещё раз зевнула, а Егор вскрикнул от резкой боли. В глазах помутилось, будто бы на него свалился туманный Альбион. Егор стал заваливаться на землю, и Даше снова пришлось его ловить и удерживать от потери сознания.

Но мужчина справился. На долю секунды он замер в состоянии неописуемого наслаждения. Грубые вандалы и ласковые деревья, общипанные лебеди и матримониальные пары, любопытные воробьи на ветках и невесть откуда взявшаяся бабуся, раздающая прохожим бесплатные билеты на тот свет – всё это стало настолько простым и понятным, что перестало нуждаться в названиях. Более того, упрямая Даша, изобилующий бредом спор, сам Егор (каким он помнил себя минуту назад) и его непременный кейс также превратились в незамысловатые штрихи на всецело гармоничной картине мира… которая уже не проецировалась посредством Егорова ума вовне, а, скорее, наоборот – он сам отражался в этой картине и таким образом мог идентифицировать себя как наблюдателя.