Книга Белые терема - Владимир Константинович Арро

Малага! — крикнул, подымаясь со скамейки Артем.

— Ничего, — сказал Малага, не сводя с Фили глаз. — Минут десять еще постоит.

— Пойдем, — сказал Артем, взяв его за рукав. — Очумел совсем. На пацанах хочешь отыграться…

— Не тронь!.. Мне из принципа надо ему забить!

— Малага — дырка! — крикнул Генеральский, подпрыгивая и размахивая руками. — Чучело ты, а не вратарь! А наш Филя держит, хоть сколько ты ему бей!

Малага ударил, Филя бросился в левый угол, но не успел — мяч вылетел с другой стороны ворот и ушел еще метров на двадцать.

А Филя так и остался лежать на земле, в левом нижнем углу ворот, вытянув руки в рваных нитяных перчатках. Мальчишки и Артем подбежали к нему, перевернули. Он был сильно бледен, грудь его дышала судорожно и часто. С озера принесли полную кепку воды, побрызгали на Филю, умыли ему лицо. Он встал, оглядел всех светлыми невидящими глазами и спросил:

— Пропустил я, что ли?..

— Да ладно тебе, — тихо сказал Генеральский. — Такой мяч и Яшин бы не взял.

— Очухался все-таки! Видел, какой был удар? — весело сказал Малага Артему, вытряхивая из ботинка песок. — Давай, Артюха, автобус!.. — И он, не оглядываясь, побежал. Умолкнувшие мальчишки столпились вокруг Фили. Только Ванька Генеральский не выдержал, — подняв кулак, крикнул в сторону остановки:

— Ну, подожди, Малага, подожди!..

НА КАРТОШКЕ

— Вот будете знать, каково трудодень достается, — ворчала крепкозубая бабка, когда мы приходили обедать. Мы копали картошку в дальней бригаде, на усеянных камнями полях. — Не знаешь, куда поспевать, то ли в свой огород, то ли в колхозное поле…

По утрам вместе с нами подымалось бледное солнце, но еще долго надо было прыгать и дуть на руки, чтобы согреться.

В первый день за обедом у нас был разговор. Мы решили, что весь заработок пойдет в фонд школы.

— За питание пусть не высчитывают, — сказал наш бригадир Генеральский. — Пропитаемся и так. Лучше фотоаппарат купить на эти деньги.

— Яйца пусть обратно забирают! — сказал Ванька Веселов, и все согласились:

— Что мы, не видали яиц?

Мы жили у бабки: кто на чердаке, кто в комнате, кто в сарае. Бабка вставала рано, и мы просыпались от звяканья ведер или треска лучины.

Однажды Генеральский стукнул ложкой по столу:

— Опять щи с мясом! Мы этак и не заработаем ничего! Лучше в школе иметь полный набор музыкальных инструментов.

Мы отказались от мяса. Бабка, наливая нам постные щи, зевала и крестила рот. А по утрам жарила себе яичницу на свином сале.

— Ванька, — сказали как-то ребята. — Сбегаем до завтрака, хоть наберем к обеду грибов.

— Грибы, — это хорошо, — сказал Ванька.

Мы прошли задами деревенских огородов и за стогами набрали полное ведро маслят.

За обедом, принимаясь за грибную похлебку, мы обнаружили на столе горшок сметаны.

— Это что еще? — строго спросил Генеральский.

— Кушай, батюшка, на здоровье, — сказала бабка. — Сметана у меня хорошая, густая.

Мы взяли ложки и потянулись было к горшку, но Генеральский накрыл его рукой.

— Почем?

— Не знаю, не продавала… Да что там, подсобите на огороде и хорошо…

— Долой, — сказал Генеральский. — Некогда нам. С планом еле поспеваем.

Бабка проворно убрала горшок, и все грустно принялись за похлебку. Генеральский сказал:

— Говорят, что в городских школах радио есть свое. Из одного класса говоришь, а во всех слышно…

Никто ему не ответил.

Была на исходе неделя. Однажды я проснулся от тишины. В доме никого не было. Сытая кошка устраивалась отдыхать на шестке холодной печи. А на полу, разметавшись по соломенным тюфякам, спал Генеральский.

Я тронул его за плечо. Он вскочил:

— А?.. Проспал?..

Мы вышли на крыльцо и в утреннем свежем воздухе услышали знакомые голоса:

— Эге-те! Жми, Ванюха, жми!

— Торопись, ребята, налегай!

За домом по небольшому картофельному полю вышагивала бабка, ведя за узду коня. Длинный Ванька Веселов, в одной майке, худыми руками налегал на поручни плуга. В отваленной борозде копались, кто с ведром, кто с корзиной, все наши ребята.

— Н-но, родимый, навались! — суетилась бабка. — Ой, мальцы, почище выбирайте, а я вам баньку истоплю!

— Стойте! — крикнул я, перепрыгивая через изгородь.

И Генеральский крикнул:

— Стойте!

Бабка подскочила, как ужаленная. Веселов оторвался от поручней, и конь встал. Мы приблизились к бабке.

— Кто разрешил использовать ребят на личном участке?

— Да как же… я ведь кухарю вам… И ночуете у меня.

— Вам за это насчитывают трудодни.

Бабка струхнула:

— Так ведь я ничего… Они сами вызвались подсобить…

— Сами? — крикнул Генеральский. — Бесплатно? А чего ж меня не разбудили?

Все молчали. Ванька Веселов, тяжело дыша, застегивал рубаху. Филя соскабливал с рук прилипшую землю.

— Врет она, что сами, — сказал Веселов. — Уговаривала нас три дня. Гусака пообещала.

— Ну и что? — выпятив губы, крикнул Женька Антошин. — Зато наедимся! От твоих разговоров-то ведь сыт не будешь!

— Разреши нам, батюшка, пока ведряная погода стоит, — обнажив зубы, попросила бабка.

— Разрешите! Мы уж закончим, — сказали ребята. — Мало теперь осталось.

В час, назначенный для выхода на работу, Иван Веселов и Женька Антошин ловили гуся на обнесенном плетнем дворе. Бабка, убедившись, что поймали «того», пошла разжигать плиту.

Брызнула кровь на матовые гусиные перья.

Рабочий день был сорван.

ФРАНЦУЗСКИЙ ВЕЧЕР

У входа в школу была давка.

Генеральский, Лабутин и несколько интернатских ребят стояли в стороне и презрительно поплевывали.

— Эй, не напирайте! — кричали контролеры. — Каждый должен ответить по-французски на один вопрос! Давай, Антошин. Кель ёр этиль? Ну, чего глазами хлопаешь? Отвечай, который теперь час!

— Этиль… Ёр этиль…

— Иди назад! Следующий!

— Ишь чего выделывают, — сказал Генеральский. — По-русски еще не было вечера ни одного, а уже по-французски. Не буду отвечать — и всё. Никто не заставит.

— И я не буду, — сказал Лабутин. — Не на уроке мы, чтобы по-французски отвечать.

— А я-то!.. — воскликнул Иван Веселов. — Предложил, как людям: спляшу чечетку. Отказали. Я говорю: с куплетами! Отказали. Чтоб я стал еще когда-нибудь активность проявлять!

— Ладно уж, идите! — крикнули им от входа. — Эмилия Борисовна разрешила. Уже концерт начинается.

В одном из классов на половиках сидели зрители. Генеральский и вся компания устроились позади всех. Первой вышла Голубева Зина.

— Как прекрасен Париж! — сказала она с выражением и заглянула в тетрадку.

— Как прекрасен этот город в первые весенние дни, когда на улицах продают… эти… ну как их…

— Пирожки? — спросил Генеральский.

— Да нет… фиалки!

Пока все смеялись, Зина посмотрела в тетрадку, потом в потолок и снова сказала с выражением:

— Он красив и золотой осенью, когда осыпаются листья в Булонском лесу…

Но шум в зале уже не утихал.