Книга Белые ночи - Федор Достоевский

Была чудная ночь, такая ночь, которая разветолько и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такоезвездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно былоспросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые икапризные люди? Это тоже молодой вопрос, любезный читатель, очень молодой, нопошли его вам господь чаще на душу!.. Говоря о капризных и разных сердитыхгосподах, я не мог не припомнить и своего благонравного поведения во весь этотдень. С самого утра меня стала мучить какая-то удивительная тоска. Мне вдругпоказалось, что меня, одинокого, все покидают и что все от меня отступаются.Оно, конечно, всякий вправе спросить: кто ж эти все? потому что вот уже восемьлет, как я живу в Петербурге, и почти ни одного знакомства не умел завести. Нок чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург; вот почему мне ипоказалось, что меня все покидают, когда весь Петербург поднялся и вдруг уехална дачу. Мне страшно стало оставаться одному, и целых три дня я бродил погороду в глубокой тоске, решительно не понимая, что со мной делается. Пойду лина Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной — ни одного лица из тех,кого привык встречать в том же месте, в известный час, целый год. Они, конечно,не знают меня, да я-то их знаю. Я коротко их знаю; я почти изучил их физиономии— и любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почтисвел дружбу с одним старичком, которого встречаю каждый божий день, в известныйчас, на Фонтанке. Физиономия такая важная, задумчивая; все шепчет под нос имахает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотымнабалдашником.
Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие.Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, чтона него нападет хандра. Вот отчего мы иногда чуть не кланяемся друг с другом,особенно когда оба в хорошем расположении духа. Намедни, когда мы не видалисьцелые два дня и на третий день встретились, мы уже было и схватились за шляпы,да благо опомнились вовремя, опустили руки и с участием прошли друг подледруга. Мне тоже и дома знакомы. Когда я иду, каждый как будто забегает впередменя на улицу, глядит на меня во все окна и чуть не говорит: «Здравствуйте; какваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж».Или: «Как ваше здоровье? а меня завтра в починку». Или: «Я чуть не сгорел ипритом испугался» и т. д. Из них у меня есть любимцы, есть короткие приятели;один из них намерен лечиться это лето у архитектора. Нарочно буду заходитькаждый день, чтоб не залепили как-нибудь, сохрани его господи!.. Но никогда незабуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком. Это был такоймиленький каменный домик, так приветливо смотрел на меня, так горделиво смотрелна своих неуклюжих соседей, что мое сердце радовалось, когда мне случалосьпроходить мимо. Вдруг, на прошлой неделе, я прохожу по улице и, как посмотрелна приятеля — слышу жалобный крик: «А меня красят в желтую краску!» Злодеи!варвары! они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятельпожелтел, как канарейка. У меня чуть не разлилась желчь по этому случаю, и яеще до сих пор не в силах был повидаться с изуродованным моим бедняком,которого раскрасили под цвет поднебесной империи.

Итак, вы понимаете, читатель, каким образом язнаком со всем Петербургом.

Я уже сказал, что меня целые три дня мучилобеспокойство, покамест я догадался о причине его. И на улице мне было худо(того нет, этого нет, куда делся такой-то?) — да и дома я был сам не свой. Двавечера добивался я: чего недостает мне в моем углу? отчего так неловко было внем оставаться? — и с недоумением осматривал я свои зеленые закоптелые стены,потолок, завешанный паутиной, которую с большим успехом разводила Матрена, пересматривалвсю свою мебель, осматривал каждый стул, думая, не тут ли беда? (потому чтоколь у меня хоть один стул стоит не так, как вчера стоял, так я сам не свой)смотрел за окно, и все понапрасну... нисколько не было легче! Я даже вздумалбыло призвать Матрену и тут же сделал ей отеческий выговор за паутину и вообщеза неряшество; но она только посмотрела на меня в удивлении и пошла прочь, неответив ни слова, так что паутина еще до сих пор благополучно висит на месте.Наконец я только сегодня поутру догадался, в чем дело. Э! да ведь они от меняудирают на дачу! Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокогослога... потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало,или переезжало на дачу; потому что каждый почтенный господин солиднойнаружности, нанимавший извозчика, на глаза мои тотчас же обращался в почтенногоотца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляетсяналегке в недра своей фамилии, на дачу; потому что у каждого прохожего былтеперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не говорил всякомувстречному: «Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мыуедем на дачу». Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие,белые, как сахар, пальчики, и высовывалась головка хорошенькой девушки,подзывавшей разносчика с горшками цветов, — мне тотчас же, тут жепредставлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того,чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот оченьскоро все переедут на дачу и цветы с собою увезут.