Книга Мефодий Буслаев. Билет на Лысую Гору - Дмитрий Емец

– Чудный ребенок, разве я не приглашалвас в прошлом году в цирк? – продолжал Фатяйцев. – Ну вспомните! Яеще попросил у вас телефончик, и вы его мне дали, но, увы, он оказалсяфальшивым. Я позвонил, и мне ответило общество любителей средиземноморскихчерепах.

– Я была на коляске? – наивноспросила Ирка.

– На коляске? – удивилсяФатяйцев. – Думаете, в прошлом году вы были так малы? Не скромничайте!

Спохватившись, Ирка прикусила губу. Онапоняла, что упоминать коляску не следовало. Своим неосторожным словом она едване обрушила на бывшего клоуна проклятие валькирий.

– Нет, это была не я, – буркнулаона.

– Нет, это были вы! – заупрямилсяФатяйцев. – Я точно помню! На вас было белое платье из пуха одуванчиков!

Ирка засмеялась.

– Это все равно была не я!

– Как не вы? Разве не вы! О нет! Я убит!Я грежу о той девушке каждый день! – сказал Фатяйцев и, рыдая, закрыл лицоруками.

Рыдал он так правдоподобно, с брызгами и дажеструйками слез, что Ирка даже испугалась и толкнула Эссиорха локтем. В ответЭссиорх молча показал ей пальцем на уши Фатяйцева. Оказалось, рыдая, бывшийклоун не забывал комично шевелить ушами.

– Хватит паясничать! Ты пугаешьдевушку! – недовольно сказал Эссиорх.

Фатяйцев поднял к потолку красное негодующеелицо.

– Я не паясничаю! Я искренно страдаю! Яклоун-мим! Вечный Пьеро! А ты наглый Арлекин! Не более того! – загромыхалон.

Правда, шумел Фатяйцев недолго. Уже черезполминуты он перестал валять дурака и пригласил Ирку и Эссиорха отобедать сним.

– Знаешь, чем я сейчас живу, откуда этовино, копченая колбаса, виноград и прочие элементы аристократическойдеградации? – спросил он, с гордостью кивая на стол.

– Бродишь по Арбату в рыжем парике, скруглым красным носом на резинке, и продаешь шарики? – улыбнулся Эссиорх,знавший правильный ответ, но решивший подыграть соседу.

– Шарики? Ничего подобного, – бурнозапротестовал Фатяйцев. – С этой фазой моей жизни покончено. Ныне я пишуречи.

– Правительству? – удивленноспросила Ирка.

Фатяйцев замотал головой.

– Так низко я пока не пал. Там своиклоуны. Я сочиняю признания в любви для романтиков, лишенных дара слова;трагические эпитафии безвременно погибшим браткам, когда вокруг со слезами наглазах – с искренними слезами, заметьте! – толпятся те, кто их взорвал;пригласительные билеты на свадьбы и прочая, прочая, прочая. Бывают и неожиданныезаказы. Недавно, например, я сочинял речь одному скромному служащему, которыйхотел попросить шефа поднять ему зарплату.

– И что, зарплату подняли?

– Увы, нет. Шеф оказался непрошибаемымжлобом. Зато у моего подопечного в процессе разучивания речи – а речьполучилась душевная! – завязался роман с одной сослуживицей. До того ониполтора года сидели чуть ли не стол в стол, но даже не смотрели друг на друга.Роман зашел достаточно далеко, и теперь я пишу бедняге оправдательные спичи,ибо он женат. Жена у него женщина неглупая, обмануть ее непросто, и я поройчасами ломаю голову, выдумывая что-нибудь свеженькое. Где он был и почемузадержался на работе.

Эссиорх укоризненно покачал головой. Фатяйцевбыл в ударе и выстреливал забавные истории одну за другой. Уже в конце обеда онмельком упомянул, что скоро ложится в больницу, на операцию.

– Что за операция? – спросила Ирка.

– Да так, ерунда. Дело несколькихдней, – отвечал Фатяйцев.

– Серьезно?

Клоун замотал головой.

– Какое там серьезно, мелочевка… Была уменя бабка, умная старуха, но насквозь больная. Уж я и не скажу, сколько разона под ножом лежала, а все в ус не дула. «Эх, Сашка! – говорилаона. – Разве убережешься? Одним разом человек умирает, не износив какследует рук, ног, не испортив глаз. Разве не обидно? Лежит во гробе – и ножкицелы, и ручки не истрачены, а где человек – нетути! Лучше уж по кусочкам на тотсвет отправиться, да пожить подольше!» Ну, не поминайте лихом!

Фатяйцев надул щеки и хлопнул по ним,произведя выстрел громче пистолетного. Затем озабоченно посмотрел на часы и,крича: «Дела! Дела! Покою сердце просит!» – куда-то умчался.

– Ну как тебе Фатяйцев? Не правда ли,великолепен? – спросил Эссиорх.

– Твой друг очень грустныйчеловек, – сказала Ирка.

– Кто грустный, он? – недоверчивопереспросил хранитель.

– Да. Даже когда он шутит, у негогрустные глаза.

– Наверное, это потому, что он бывшийклоун. У всех клоунов грустные глаза. Они смешат других, но им сами совсем несмешно, – подумав, сказал Эссиорх.

* * *

Комната, которой гордился хранитель, оказаласькрошечной. К окну был прилеплен небольшой балкончик полукруглой формы – шагапримерно в два. Однако, по словам Эссиорха, выходить на балкон было опасно – оннаходился в аварийном состоянии. Зато его любили навещать голуби. Здесь ониворковали, клевали хлеб и оставляли белые автографические кляксы.

– Ну вот мы и дома! – сказал Эссиорхс явным удовольствием.

На каждой из четырех стен, на полу и напотолке Ирка увидела защитную руну света, отдаленно похожую на море – такое,каким его рисуют маленькие дети. Ирке никогда не приходилось видеть, чтобымаленькое помещение охранялось с такой магической тщательностью.

Закрыв за собой дверь, Эссиорх прильнул к нейухом и некоторое время внимательнейшим образом вслушивался во что-то. Затемподошел к окну и долго смотрел наружу. Подышал на стекло и длинным ногтеммизинца начертил на нем строку странных знаков. Некоторые из них сразу таяли,другие же отпечатывались в стекле, точно выжженные на нем навечно.

Должно быть, Эссиорх был удовлетворенрезультатом. Он расслабился и повернулся к Ирке.

– А вот теперь можно и о делах!.. Уверен,мрак очень бы желал получить это… – сказал хранитель, кивая на небольшойпрямоугольный предмет, прислоненный к стене и накрытый одеялом.

Прежде чем сдернуть одеяло, Эссиорх быстроокинул взглядом все руны. Затем наклонился, потянул одеяло за край и отступилназад.