Книга Янтарный призрак - Андрей Иванович Горляк

class="p1">– Ты же столько лет работал в системе водоснабжения и канализации Калининграда. Неужели тебе ни разу не приходила в голову мысль воспользоваться этим?

– А на хрена мне это немецкое барахло?

– Ты что, и вправду не сечешь, что было в этих ящиках?

– Небось вещички всякие награбленные.

– Дурак ты, дед.

У Задонского была манера разговаривать с людьми, переходя с „ты“ на „вы“ и обратно. Эта привычка так сильно укоренилась в нем, что он не замечал ее за собой.

– Даю вам, гражданин Грызунов, последнюю попытку. – Он заложил правую руку за спину, выставив ладонь чашечкой, куда стоящий за его плечами водитель-охранник проворно положил что-то. – Узнаете? – Николай Михайлович резко выбросил руку вперед.

– Да-а-ааа… – просипел ветеран, пялясь на сунутое ему под нос лепное изображение маленькой мужской головы. – Это он, портретик, тот самый. – Старик попытался дотронуться до принадлежавшей ему когда-то милой вещицы, но его остановил властный окрик:

– Руки!

Украшение исчезло тем же образом, что и появилось.

– Они все три у вас?

– Не твое собачье дело, – рявкнул Задонский. – Вспомнил то место? Барельефчик не прояснил твой ум, не реанимировал твою память? А? Отвечай! Кому говорю!

Директор неизвестной Грызунову фирмы вышел из себя. Его прорвало. И, втягивая седую голову в плечи, Иннокентий Степанович приготовился принять назревающий град тумаков. Но бить его не стали.

Задонский втянул носом воздух, застегнул пуговицу пиджака и, сузив веки, тихо произнес:

– Задержался ты, Степаныч, на этом свете. Прощай! – И быстрым шагом покинул комнату. Вслед за ним вышли и его телохранители, оставив Грызунова одного на диване. Хлопнувшая дверь зловеще напомнила Иннокентию Степановичу, что жить ему осталось недолго.

Из коридора послышалась приглушенная, но вполне разборчивая речь. Мужчины, видимо, задержались в прихожей, устроив короткую планерку. Пенсионер, не долго размышляя, подкрался к двери, присел и приложился ухом к замочной скважине. Как он и предполагал, речь шла о нем.

– Игорь, ты остаешься, – давал распоряжения Задонский. – Мы с Константином уезжаем на пару дней в Москву, кое-что надо утрясти, а ты, как мы и договаривались, ищи новую квартиру. С этой пора съезжать. Полмесяца здесь уже кукуем. Из этого маразматика уже ничего не выбьешь, у него уже мозг изъеден алкогольной ржавчиной.

– Если бы он помнил, он бы признался, – послышался голос Игоря. – Чего я только с ним не выделывал: и душил, и головой в ванную с водой опускал и напаивал до умопомрачения, а наутро не давал похмелиться… Ничего не подействовало.

– Единственное, что он вспомнил, так это, что загнал янтарный декор на вокзале молодому москвичу. Даже месяц и год назвал. Июнь девяносто четвертого.

– Может, он соврал, – предположил Константин.

– Не похоже. Во-первых, он говорит, что все это произошло в год его семидесятилетия, а он у него в самом деле приходился на девяносто четвертый; во-вторых, янтарная рельефная миниатюрка, которой я сейчас владею, попала в один из антикварных магазинов Москвы в июле, то есть на следующий месяц, как с ней расстался наш ветеран-пропойца; и в-третьих, в декабре того же года портрет римского воина был выставлен на аукцион европейской скульптуры „Кристиз“ в Лондоне. Так что все сходится. Пришла пора действовать. Мы потеряли очень много драгоценного времени. А посему будем избавляться от балласта. Займись, Игорь, стариком и аккуратненько отдели душу от тела, выпусти ее на свободу. Но только интеллигентно. Понятно?

– Все будет без шума и пыли, шеф, – обнадежил босса мастер спорта по самбо. – Чик – и клиент в кондиции!

– Надеюсь. Как поменяешь дислокацию, позвони сразу же в Москву и сообщи новый адрес. До встречи!

Входная дверь захлопнулась, затем в замке щелкнул ключ. Грызунов поспешно вернулся на место и застыл в ожидании роковой минуты.

– Постоялец! Пришла пора расплаты! – ввалившись в комнату, заявил с порога громила. – Богу молился, старпер доисторический?

Иннокентий Степанович медленно поднялся с дивана. Он уже давно просил Господа забрать его отсюда, с погрязшей в грехе земле, но на такой финал он не рассчитывал. Вариант отправиться к праотцам при помощи профессионального головореза ему не улыбался. Во сне – с удовольствием, от сердечного приступа – пожалуйста, от инсульта – тоже можно. Но вот так, насильственно, от руки наемного убийцы…

– Ах ты холуй! Да я на фронте таких выкормышей давил, как клопов!

Грызунов схватил за спинку стул, на котором несколько минут назад восседал Задонский, и, не без труда оторвав его от пола, замахнулся им на дзюдоиста. Борец, не ожидавший такого поворота, раньше, чем успел изумиться, играючи выхватил предмет меблировки и сгреб Грызунова в охапку. Реакция мышц у спортсмена, в отличие от многих обычных людей, была оперативнее работы головного мозга.

– Я же тебя сейчас в порошок сотру, пень трухлявый!

Загремел падающий стул, а пружины дивана охнули, принимая на себя участника взятия Кенигсберга.

– Сейчас ты уснешь вечным сном! – Телохранитель Задонского сцапал подушку и наклонился над приговоренным к смерти.

Иннокентий Степанович хотел плюнуть в морду здоровенного ублюдка, а затем на прощание обложить его трехэтажным матом, но во рту все пересохло и голосовые связки будто одеревенели.

В какафонию из сопения киллера, постанывания жертвы и поскрипывания дивана примешался некий посторонний звук. Кто-то на лестничной площадке подъезда упорно давил на кнопку электрического звонка.

Смяв досадливо подушку, будто это была промокашка, и швырнув ее в угол, Игорь пошел открывать дверь, полоснув Грызунова испепеляющим взглядом налившихся кровью глаз. Иннокентий Степанович, не чаявший уже отметить свой семьдесят третий день рождения, метнулся к окну и глянул вниз. Осмотрев пейзаж с высоты комариного полета, он тяжело вздохнул.

„Нет, четвертый этаж не первый“. Грызунов и раньше подумывал о бегстве из-под домашнего ареста и прикидывал всевозможные варианты. Но это было не всерьез, а так, в духе „а вот если бы…“.

„Слишком высоко“, – заключил бывший сапёр и отошел от подоконника. Вновь взяв в руки стул, он поднял его над головой и замер у косяка в ожидании появления душегуба, чтобы обрушить на его черепную коробку это единственное на данный момент средство защитить свое конституционное право на жизнь.

Напрягшись, старик весь превратился в слух и стал жадно ловить своими ушными раковинами все происходящее в коридоре. Вот загремели ключи в связке, заскрежетал замок, скрипнули петли, затем пошла быстро сменяющаяся череда шлепков, приглушенных вскриков, стука обуви по половицам, непонятной цепочки чмоканий с короткими интервалами и грохота падающего тела. После этого каскада колебаний воздуха, бившего по барабанным перепонкам Иннокентия Степановича, в прихожей разлилась тишина.

Выждав некоторое время, доблестный старшина с боевым стулом вышел из своей комнаты и обмер: на полу, под вешалкой, топорщилась груда