Книга Клуб худеющих стерв - Акулина Парфенова

Через полгода после Юлиного переезда Виктор погиб в результате несчастного случая там же, на железной дороге. Он даже не был пьян. Еще через полгода Идка сошлась с сыном соседки, ростовщицы и самогонщицы бабы Маши. Тоже пьющим.

Нина Никитична работала в школе с углубленным изучением химии и биологии. При школе был детский сад, в него и устроили Юлю. Ей купили новые платья и всю необходимую одежду, одна из родительниц класса, в котором Нина Никитична была классным руководителем, работала в «Детском мире» и охотно пошла навстречу обычно бескорыстной учительнице.

Никогда и никто не уделял Юле столько внимания. Никто и никогда столько с ней не разговаривал. За полгод а Юля узнала больше, чем за всю предыдущую жизнь. Она научилась правильно умываться и чистить зубы, рисовать гуашевыми красками, вытирать рот салфеткой, различать на небе Большую Медведицу, лепить из пластилина, сушить волосы феном, собирать желуди в парке, играть гаммы на пианино, насыпать корм в кормушку для птиц, кататься на коньках, говорить «Май нэйм из Юля» и еще тысяче маленьких, но очень важных вещей, о которых раньше она не имела ни малейшего представления.

Нина Никитична звалась сначала тетей Ниной, потом мамой Ниной, потом просто мамой. Тогда как Идка звалась теперь мамой Идой.

Больше всего на свете Юля любила приходить к Ниночке в школьный кабинет биологии. Там она сидела, забравшись с ногами в шкаф с учебными пособиями. Юля водила пальцем по глянцевому пищеводу курицы в разрезе, снимала с макета человека, сделанного из папье-маше, слой за слоем кожу и мышцы, заучивала названия, а потом в правильном порядке нанизывала их обратно. Юля обнаружила, что, если макет скелета кошки поставить на задние лапы, он будет очень похож на скелет человека, и сделала еще массу открытий, казалось бы недоступных пониманию шестилетнего ребенка.

Особенно ее магнетизировали макеты человеческого глаза в натуральную величину, вообще-то это были не макеты, один из родителей подарил школе списанные устаревшие, сделанные из тяжелого голубоватого фарфора глазные протезы. Юля подобрала глаз, в точности похожий на ее собственный, а потом другой, похожий на Ниночкин. У Ниночки было плохое зрение, много диоптрий, поэтому Юля переживала, что не может подобрать для Ниночки второй похожий, который, как думала Юля, несомненно, понадобился бы, если бы Ниночкино зрение ухудшилось.

Как-то раз Ниночка застала Юлю за тем, что та засунула в нос почти на половину тонкую вязальную спицу. Ниночка сначала запаниковала, но, обнаружив, что ребенок прекрасно себя чувствует, просто вытащила спицу и стала ругать Юлю за неосторожность. В ответ Юл я напомнила Ниночке, что, согласно наглядному пособию из ее собственного кабинета, носоглотка простирается в глубь черепа не менее чем на пятнадцать, а в Юлином случае на десять сантиметров, тогда как она ввела себе спицу всего на восемь с половиной. Юля ничем не рисковала, просто хотела убедиться в том, что это действительно так. И Ниночка еще раз осознала, что имеет дело с необычным ребенком.

В детском саду Юле удалось собрать интересную коллекцию. Она выменивала на конфеты у других детей выпавшие у них молочные зубы, нанизывала зубы на нитку и, когда никто не видел, надевала «ожерелье» на шею. Когда зубы начали засыхать – молочные зубы содер жат очень много воды, – Юля поместила их прямо с ниткой в содовый раствор.

Потом Юля пошла в школу. Она была довольно замкнутой девочкой, не слишком интересовалась жизнью своих сверстников. Однако постоянно ставила не только естественно-научные, но и психологические опыты. Например, она долго разными способами втиралась в доверие к горбатой девочке из параллельного класса. Она пробовала по-разному вести себя, чтобы добиться дружбы обиженного жизнью ребенка. Но после того как Юле удалось уговорить расположившуюся-таки к ней девочку дать посмотреть и пощупать горб, она потеряла к ней интерес.

Благодаря отличной памяти Юля хорошо, но не блестяще училась. Ее интересовали в основном предметы ест ественно-научного цикла, а остальные она изучала просто потому, что это было обязательно. К концу шестого класса она прочла все книги раздела «Биология» в районной библиотеке. Для Ниночки не оставалось сомнений, что Юля будет поступать в медицинский институт.

Но когда Юле исполнилось тринадцать лет, случилось неизбежное.

Юля и Ниночка жили в сравнительно благополучной коммуналке в мансарде старого шестиэтажного дома на небольшой улочке, примыкавшей к Невскому проспекту. Юля начала экспериментировать с табакокурением. Делала глубокую затяжку, а потом измеряла себе пульс и давление. Она пробовала разные сигареты и трубочный табак, свернутый в самокрутку. Особенно редким пульс становился от «Беломора». Чтобы не нервировать Ниночку, ради этого эксперимента Юля вылезла на крышу. Ниночке ведь не объяснишь, что Юля не курит и не собирается приучаться, просто изучает явление.

Юля отползла от своего окна подальше, но она знала, что услышит Ниночку первой: в их комнате гулко, создавая сильную вибрацию, хлопала дверь. Поэтому Юля оказалась рядом с окном квартиры, вход в которую вел из другой парадной. Из окна доносилась музыка. Мужчина играл на гитаре и пел высоким ангельским голосом песню. В этой песне непостижимым образом сочетались ирония, пафос и абсурд. Юля тогда еще не знала этих слов. Но ее неопытное сердце не выдержало такой гремучей смеси и забилось в несвойственном ему быстром, превосходящем возможности человеческой физиологии темпе.

Это был не юноша, а взрослый мужчина – Юля опр еделила по голосу. Рискуя свалиться с крыши, она подползла ближе и вытянула шею, чтобы увидеть того, кто поет и, видимо, играет. Это действительно был взрослый мужчина. Наверное, по возрасту он даже мог бы быть ее отцом.

Юля проходила по истории древнегреческий миф о сир енах, но не подозревала, что сирены бывают также мужчинами и водятся не только в баснословных морях, а и в обычных питерских мансардах. У него было неправильное, но, как показалось Юле, ослепительно прекрасное рыцарское лицо, длинные пепельные волосы, узкая изящная фигура, застывшая на табуретке в неудобной, но изысканной позе. Одет он был в гранжевый свитер грубой ручной вязки, напоминавший кольчугу. Лишь пальцы, перебиравшие струны, показались квадратными и толстыми для его руки, на тонком запястье которой болталась фенечка. Но Юля сразу догадалась, что мышцы пальцев слишком развиты от гитарных упражнений.

Больше в комнате никого не было. Мужчина смотрел в небо, улыбался, то ли Господу Богу, то ли сам себе, и щурился близорукими глазами. Близорукость Юля определяла с ходу, ведь она так долго изучала подслеповатые глаза Ниночки. Оставаясь незамеченной, Юля вслушивалась и вглядывалась в поющего. Внезапно пространство вокруг нее стало искривляться от появления чего-то невидимого – огромного, могущественного и дружелюбного. Однако оно не пускало Юлю внутрь, в безмятежное тепло, окружив центр плотной, непроницаемой границей. И с Юлей вдруг случилось нечто совершенно немыслимое: она заплакала. Юля прочла и хорошо усвоила, что изменение настроения – это всего лишь выброс в кровь определенных гормонов. Понимая это, она сама не плакала никогда и примирялась с эскападами незамужних учительниц средних лет, в том числе и самой свирепой из них – математички. Но, в отличие от горьких и злых слез стареющих жриц педагогики, первые Юлины слезы были томительные и сладкие.