Книга Страна изобилия - Фрэнсис Спаффорд

— Ага, — сказал Федор, — опять ваш “средний” американец со “средним” заработком. Но у скольких людей этот средний заработок на самом деле есть? Разве не правда, что миллионы американских семей живут на куда более скромные доходы, а три миллиона семей должны как-то ухитряться прожить всего на тысячу долларов в год, что составляет всего двадцать долларов в неделю? Это тоже рабочие, и живут они в страшной нищете. Так разве можно доверять вашим средним цифрам? Вы что думаете, мы поверим, что все эти прекрасные товары на самом деле знакомы обычным американским рабочим? Если у вас такая хорошая жизнь, мистер Тейлор, почему же американские сталевары что ни год, то бастуют?

— Потому что хотят жить еще лучше. Потому что хотят больше зарабатывать.

— Может, эти средние цифры получаются, если сложить вместе заработок капиталистов и рабочих, а потом поделить? — сказал старик, который хотел посмотреть на декадентские унитазы, и фыркнул.

— На самом деле, — сказал лысый мужчина в квадратных очках, до этого молчавший, — это зависит от того, о каком среднем речь — о среднем арифметическом или о срединном значении. — На эту учительскую реплику никто не откликнулся. — У меня есть вопрос, если позволите. Мистер Тейлор, не могли бы вы немного подробнее рассказать о порядке установления цен в американской экономике?

— Не совсем понял вас, сэр.

— Я хочу сказать, как получается, что пачка сигарет стоит… — видно было, как он производит в уме расчеты, — 24 цента? Почему 24 цента, а не 23 или 25? Откуда берется эта сумма?

Роджер Тейлор покачал головой.

— Прошу прощения, — сказал он, — но это вопрос к экономисту, а не к студенту, изучающему литературу. Не могу вам ответить.

— А, — сказал лысый мужчина.

Гид посмотрел на Галину. Выражение его ясно говорило: “Еще что-то?” Она поджала губы.

— О’кей, — сказал он. — По-моему, теперь для нас найдется место в супермаркете.

С этими словами он первым направился вниз по лестнице. Пока они спускались, Галина услышала, как женщина, интересовавшаяся центрифугой для салата, спросила его:

— Вы Пушкина читаете?

Беда была в том, что она действительно в это поверила. Нет, не в то, что все американцы богатые и счастливые или что они могут позволить себе все без исключения товары, о которых говорил Роджер Тейлор; но в то, что в Америке, по крайней мере у некоторых людей, как это ни странно, идет жизнь, о существовании которой она до сих пор не подозревала, жизнь, когда возможно приобретать вещи, вещи такие желанные и красивые, как эти пластмассовые стаканчики, и при этом не надо ничего делать, чтобы их заслужить. Не надо составлять планы. Не надо ничем платить — только банкнотами. Достаточно просто пойти за покупками. Роджер Тейлор говорил о том, что сколько стоит, так, словно деньги были единственным фактором. Эта мысль не укладывалась в голове. У нее было такое же ощущение, как бывает, когда лестница заканчивается на ступеньку раньше, чем ты рассчитывал, и, оказавшись вдруг на ровной поверхности, неожиданно вздрагиваешь, потому что не успел вовремя замедлить шаг. Жизнь, кажется, бывает проще, чем ей представлялось. Хотя, конечно, не для нее. Она все равно живет там, где за жизнь, которую хочешь вести, необходимо платить скукой и неловкостью. “Несправедливо, это же несправедливо”, — думалось ей.

Они прошли через супермаркет; Роджер Тейлор хвастался упаковками фруктового желе, замороженными кукурузными зернами, супом в банках, сухими серыми гранулами, которые, если добавить кипятку, превращались в картофельное пюре. Потом они снова вышли на лужайку и попили черного лимонада из вощеных бумажных стаканчиков. От сладкой жидкости старик рыгнул. За невысокой круговой оградой были припаркованы американские машины. Выглядели они совсем как те, что были на экране под куполом, длиной напоминали акул, а спереди вместо зубов у них имелись хромированные решетки. Все мужчины в группе, включая Федора, приникли к ограде. “О-о-ох, красавицы”, — пропел тихонько Федор и тут же окунулся в мужской разговор о сравнительных достоинствах выставленных моделей — а здесь было от чего облизнуться — и о том, какая марка советских автомобилей к ним ближе всего. (Сошлись на том, что это “чайка”.) Федор предпринял весьма формальную попытку заставить Роджера Тейлора признать, что эти автомобили — буржуазное излишество, но видно было, что говорит он неискренне. Он зачастил еще сильнее, и на этот раз впечатление было такое, будто он каждое произносимое предложение держит на расстоянии вытянутой руки от себя. “Это-же-значит-просто-потакать-своим-желаниям-в-стране-где-тысячи-детей-ложатся-спать-голодными”. Сами-понимаете-я-обязан-это-сказать. Однако слова произносились, и Федор мог честно заявить, что он их произнес. Она же так и продолжала молчать. Время от времени Роджер Тейлор чуть озадаченно поглядывал на нее.

— А где их можно купить? — спросил монгол без особой надежды. — Импортировать их будут?

— Насколько мне известно, таких планов нет, — ответил Роджер Тейлор. — Вам придется справиться у вашего руководства.

Она понимала, что надо поскорее что-нибудь сказать, иначе ей так и не удастся вставить ни слова. Язык у нее словно прилип к нёбу. Пускаться в разговоры не было никакого желания.

Впереди виднелась какая-то выступающая галерея или, скорее, вытянутая эстрада, тоже увенчанная крышей. Вздымавшиеся вверх колонны расширялись, смыкаясь, будто сросшиеся грибы. Внутри от края до края протянулась низкая сцена. Многочисленные группы экскурсантов собирались там в толпу. Роджер Тейлор ввел туда своих подопечных, и они встали в задних рядах, где была тень и от крыши, и от большой сосны.

— А теперь нас ожидает показ мод, — сказал он. — Демонстрация современной американской одежды, повседневной и для торжественных случаев, которую представят вашему вниманию мои коллеги.

Заиграла громкая музыка, при звуках которой Федор улыбнулся, и на сцену, танцуя, вышла вереница гидов обоего пола: мужчины были в полосатых свитерах, женщины — в клетчатых платьях с кружащимися юбками. Толпа зааплодировала; она же едва взглянула. Она смотрела, не отрываясь, на Роджера Тейлора и перебирала в уме, что же ему сказать. Стоя здесь рядом с ним, она испытывала чувство едва ли не товарищеское. Он говорил, экскурсанты задавали вопросы, и все шло гладко, даже когда Федор встревал со своими замечаниями. Ей трудно было представить, что удастся вызвать его на жаркий спор, который ей полагалось с ним завести. Так ведь и экскурсия закончится, а задание останется невыполненным. Ей надо каким-то образом переломить ситуацию. В груди у нее снова появился этот пузырь.

— А вы не танцуете? — спрашивала его дама, интересовавшаяся центрифугой.

— Я не танцую? — Роджер Тейлор сделал вид, что возмущен. Он прищелкнул языком. — Какое оскорбление, мадам. Я прекрасный танцор. Просто сегодня не моя очередь.

— Я уверена, что вы танцуете замечательно, — сказала женщина с каким-то материнским желанием подзадорить его.

— По вашим словам выходит, что в Америке все так хорошо, — очертя голову встряла в разговор Галина. — Выходит, будто ваша страна — сплошной сад, где розы цветут. Но ведь это же совсем не так! Ведь в Америке… ведь у вас есть ужасные социальные проблемы. Вот, например, вот расовая дискриминация — это же огромное, ужасное зло, вы наверняка это и сами прекрасно знаете!