Книга Золото Хравна - Мария Пастернак

— Не думай о них, — советовал Торлейв, когда она заговаривала с ним о своих страхах, и целовал ее глаза. Но все же она боялась, сама не знала чего. Зеленое платье, обернутое полотном и аккуратно уложенное в дорожный сундук, точно было олицетворением этого страха.

— Хочешь — иди под венец в своей старой юбке, — сказал Торлейв, когда она поделилась с ним переживаниями. — Мне все равно, как ты будешь одета.

— Да нет, ты не понимаешь!..

Он не понимал.

Дом был уже совсем близко: еще немного — и за этой рощей покажется поворот к Таволговому Болоту. Ельник, дубрава, склон холма. Торлейв и Вильгельмина скользили на лыжах следом за медленным ходом саней.

— Стурла! — окликнул Торлейв. Стурла обернул к нему красное лицо. — Мы с Миной навестим Йорейд! Придем на Остров позже.

— Только не задерживайтесь! — кивнул Стурла.

Стояла тихая погода, редкие снежинки плавно опускались на землю. Рука Вильгельмины была в руке Торлейва, и так пришли они к усадьбе Йорейд. Геста лайнула за оградою — еще раз и еще, — и сразу же огромным черным клубком вылетел навстречу Буски и, взрывая снег и поскуливая, бросился к ногам Вильгельмины.

— Буски! Буски! — говорила она, и смеялась, и трепала его косматую голову, а он всё не мог успокоиться, и вилял хвостом, и лизал ее руки.

Йорейд стояла на пороге, смотрела, как они приближаются. И Вильгельмина впервые в жизни увидела, как стара Йорейд, как мала она, как одинок ее дом. Слезы навернулись ей на глаза.

— Ну, полно, дитятко! — сказала Йорейд, обнимая ее. — Полно тебе плакать! Пойдемте-ка в дом. Лепешек я напекла, и творог готов, а меду вчера принес мне один добрый малый, жену которого я вылечила от лихорадки. Вино разогрето, вот-вот остынет.

— Что же вы, тетушка Йорейд, знали, что мы к вам придем? — удивился Торлейв.

— А чего тут было не знать-то? — хмыкнула старуха. — Вон сороки-то как раскричались, на весь лес.

К Острову возвращались они уже в сумерках. Вильгельмина с благодарностью посмотрела на дальний склон, где темнел шпиль колокольни Святого Халварда. Она представляла, как отец Магнус погонял коня по холодному заснеженному лесу, миля за милей, до самого Нидароса, чтобы говорить с лагманом о Торлейве.

— Как он только решился на такое, — сказал Торлейв.

— Ты читаешь мои мысли?

— Не так уж это и трудно.

— Ну тогда прочти: что я думаю сейчас? — рассмеялась Вильгельмина, глядя в его глаза.

— И я тебя. Верно?

— Читаешь!

Они бежали мимо усадьбы Хёскульда Кузнеца. Хозяин на дворе запирал хлев.

— Ты ли это, Торлейв Резчик? — крикнул Хёскульд, когда они поравнялись с оградой. — Рад видеть тебя. О тебе тут рассказывали такое! Правда ли, что ты убил Нилуса из Гиске?

— Правда.

— Значит, не врут люди! И Стурла Купец жив-здоров?

— Стурла уже дома.

— Слава Богу! — перекрестился Хёскульд. — Темная была история! У нас тут всякое говорили… Ну да я не верил.

— Придешь ли ты в следующую субботу к нам на свадьбу, Хёскульд? — спросила Вильгельмина.

— Так вы решили пожениться! — обрадовался Хёскульд. — Ясное дело, приду.

И вот открылась перед ними ледяная поверхность озера. Часть льда была расчищена, на ней виднелись следы коньков и санных полозьев — видно, ребятишки не так давно катались с высокого берега.

Усадьба дремала под синим снегом. Точно огромным одеялом была укрыта она, но несколько веселых дымов поднимались от крыши к сумеречному небу. Торлейв вспомнил, как последний раз шли они здесь, — боль и страх той ночи тотчас ожили в его сердце. Вильгельмина обняла его руку.

— Все это позади, — сказала она. — А знаешь, что впереди, Торве?

— Что?

— Мое зеленое платье. Думаю, я больше его не боюсь. Сейчас приду и достану его из сундука, честное слово!

Буски радостно бежал домой, но они шли за ним всё медленней. Будто не хотели нарушить то, что выстроилось меж их сердцами в этот вечер, от одного к другому, — воздушный мост, по которому ходить могут только двое.

Хутор был тих, но из большого дома слышались приглушенные голоса. Вышел на крыльцо Стурла и сказал, вглядываясь в темноту:

— Да где же они?

— Вот они! — закричала Вильгельмина и бросилась к нему на шею.

Пахнуло молоком из сеней и свежим хлебом из кухни. Под ногами Стурлы прошмыгнула прикорнувшая в клети курица и заметалась по двору. За ней выскочила Оддню в подобранном переднике, увидала Вильгельмину — и позабыла и про курицу, и про всё на свете.

— Девочка моя!

После многих объятий и долгих разговоров Вильгельмина наконец ушла в свою маленькую спальню. Тихо тикал сверчок под потолком, слышно было, как жар ворочается в печи за стенкою. Дом точно улыбался ей, хранил ее своим теплом, бревенчатые стены обнимали и защищали.

Вещи Вильгельмины уже внесли, и сундук с одеждой, привезенной из Нидароса, стоял тут же.

Вильгельмина оставила свечу на поставце под деревянным крестом. Здесь было всё как всегда, будто и не проносились над их головами все эти бури. За крестом притулилась, припав к стене, сухая роза и висел украшавший распятие венок из пижмы, что сама она плела на прошлую Троицу.

Вильгельмина открыла сундук, крышка скрипнула. Зеленое платье лежало сверху, прикрытое полотняным чехлом. Вильгельмина аккуратно вынула его и повесила на стену, разгладила руками складки широкой юбки и села на кровати, подобрав под себя ноги. Золотая вышивка поблескивала в полутьме, и шнуры свисали вдоль узкого корсажа. Шелковые складки лежали по подолу мягкими волнами. Платье вдруг показалось Вильгельмине таинственным и красивым.

— Видал, Буски? — спросила она. — Ты, небось, не узнаешь меня, когда я его надену!

«Узнаю», — самоуверенно отвечал Буски, свесив набок кончик розового языка.

Ох, сам не знал Буски в тот вечер, что он говорил! Кто бы узнал Вильгельмину через две недели, когда рано утром вышла она в этом платье за порог отцовского дома! Волосы ее были расчесаны и свиты аксамитовой[192] лентою, расшитой серебряными цветами, в центре каждого сидела маленькая жемчужина. То были особые ленты, хранившиеся в ларчике на втором ярусе стабура. Лентами этими перевивали волосы невест, чтобы удержать на них свадебный венец. Кольфинна, дочь У льва, и Ракель, дочь Вильхьяльма, и Аста, дочь Хьорлейва, — все они подвязывали свои распущенные волосы этими лентами в день свадьбы.

Зеленое платье было зелено как трава, и видна была под тремя шнуровками, по бокам и спереди, золотистая шелковая сорочка. Тонкий пояс из золотых шнуров перехватывал талию Вильгельмины, концы его свисали сбоку почти до самой земли, и тихо звенели вплетенные в них маленькие медные бубенчики.