Книга Золото Хравна - Мария Пастернак

Торлейв нанялся на пять дней украсить резьбой каюту на одном из купеческих кораблей и закончил за день до обручения.

После мессы Бласиуса малый колокол на колокольне собора Святого Олафа возгласил об обручении Вильгельмины, дочери Стурлы, и Торлейва, сына Хольгера.

Вильгельмина не впервые была в соборе, но сейчас ее по-новому удивили высота его сводов и обилие свечей. Огни их мерцали, отражаясь в золотом убранстве алтаря, под которым, как известно, находилась рака с мощами святого короля. У этого алтаря они с Торлейвом дали друг другу обет. Маленькое кольцо скользнуло из его руки на ее палец и осталось на нем — палец чуть дернулся под этой новой тяжестью. Еще долго Вильгельмина не могла привыкнуть к кольцу — все казалось ей, что это нитка или травинка застряла у нее между пальцами. Прошло не менее года, прежде чем кольцо стало привычно, но то неудобство, которое оно ей причиняло, каждый раз наполняло радостью ее сердце — ведь это кольцо было надето на ее руку Торлейвом и говорило о нем.

Отец Томас — священник, свершавший обряд, — был старенький клирик. Он от души радовался, глядя на Торлейва и Вильгельмину, и слова молитвы произносил так скоро, что Вильгельмина и не заметила, как все закончилось. Во время проповеди слезы блестели в глазах отца Томаса, скатывались по глубоким бороздам морщин, застревали в седой бороде и посверкивали в ее глубине, точно брильянты.

— Неисповедимы пути, какими ведет нас Господь по нашей жизни, — сказал он, смахнув эти драгоценные капли ладонью. — Лишь вчера я узнал, что отец невесты — прямой потомок и наследник Орма Лодмунда, коего мы всегда поминаем здесь как одного из главных жертвователей на строительство и украшение сего собора, на восстановление его после пожара.

Стурла удивился.

— Вот как? Верно ли это, отец Томас? Я не знал.

— О том написано в приходской книге, — улыбнулся клирик.

Он закончил проповедь, сошел, шаркая башмаками, с амвона и остановился перед Стурлой, глядя на него снизу вверх, — Стурла был выше его на две головы.

— Ежели желаете, сын мой, я могу показать вам сию запись. По обычаю в приходскую книгу особо, со свидетелями, записываются все жертвователи и дарители и перечисляется все, что было пожертвовано или подарено ими Церкви. Орм Лодмунд и его жена пожертвовали целое состояние! Даже не одно, а два или три, а то и более — если учесть, что в те времена золото имело иную цену. Известно ли вам, что корона, которая украшает голову статуи великого нашего святого конунга Олафа, вот эта корона — часть того самого дарения, свершенного вашим прадедом?

— По правде говоря, никогда об этом не слышал, — покачал головою Стурла.

Он поднял взгляд и с интересом посмотрел на святого. Тот безмолвно взирал на него сверху непроницаемыми расписными глазами. Зубчатая корона лежала на голове деревянного Олафа. Каждый зубец заканчивался узорным трилистником, в каждый трилистник вправлено было по драгоценному камню, и огни свечей отражались и преломлялись в их гранях.

— Сундук, в котором лежало золото, подаренное собору Ормом и его женой, и по сей день стоит у нас в ризнице, — продолжал рассказывать священник. Высокий голос его, слегка надтреснутый, дрожал, возносясь к темным гулким сводам. — Красивый сундук, резной, с медными ободами. Были в нем и золотые монеты, что пошли на строительство храма, и утварь, которую ныне используем мы при богослужении. Вот эта самая Чаша, из которой сегодня причастились наши молодые, — как раз одна из них: с рубином, вправленным в основание, и изображениями евангелистов. Я прекрасно помню ее описание в приходской книге.

— О Стурла! — прошептала Вильгельмина. — Понимаешь ли ты, что это значит?

— Можно ли взглянуть на эти записи, отец Томас? — спросил Стурла.

— Конечно, хоть сейчас, — священник закивал головой, слегка трясущейся на старческой шее. — Там и подписи свидетелей имеются. Всё как полагается, сами увидите.

— Я не собираюсь оспаривать дарение, — объяснил Стурла. — Я хочу взглянуть из чистого любопытства.

Отец Томас кивнул головой:

— Понимаю ваш интерес, сын мой. Книги хранятся в ризнице, в шкафу. Идемте со мной.

Тяжело опираясь на палку, Стурла прошел в ризницу за старым клириком. Кольбейн последовал за ними.

Вильгельмина села на скамью. Руки ее бессильно опустились, тонкий ободок серебряного кольца прохладно обнимал ее безымянный палец. Позади шумели и шептались удивленные гости.

— Торве! — тихо позвала Вильгельмина, и он сел рядом и взял ее за руку.

Так сидели они, пока не вернулись Стурла со священником. Стурла ухмылялся во весь рот.

— Спасибо, отче, — сказал он. — Благодаря вам разрешились многие наши сомнения!

— Правда ли это, Стурла? — спросила Вильгельмина. — Правда, что золото Хравна — вот оно, перед нами?

— Да, милая, — отвечал тот. — Представь, голову святого нашего короля Олафа долгие годы украшает та самая корона, которую вместе со всем награбленным добром привез в Норвегию в мешке из тюленьей кожи мой славный предок, полуязычник Хравн Бешеный в приданое своей младшей дочке!

— Бедняга Стюрмир, — усмехнулся Кольбейн.

Он поднял взгляд и с интересом посмотрел на святого.

Тот безмолвно взирал на него сверху непроницаемыми расписными глазами. Зубчатая корона лежала на голове деревянного Олафа.

— Бедняга, — подхватил Стурла. — Сколько раз он, небось, стоял здесь и смотрел на нашего святого короля, вымаливая себе удачи в темном своем деле, и корона сияла ему в глаза, отражая свечное пламя!

Уже на церковном дворе Стурла внезапно расхохотался в голос. Он смеялся, и никак не мог остановиться, и хлопал Кольбейна по плечу. И многие из тех, кто пришел поздравить жениха и невесту, думали, уж не тронулся ли умом Стурла Купец с радости или с горя, что выдает замуж свою дочь.

— Нет, ты подумай, Кольбейн! Ты подумай! Он столько… он так… а они все это время были здесь, понимаешь? А он и не знал!

— Никто не знал, — усмехнулся Кольбейн в рыжие усы.

Глава 28

И все же наступил день, когда Вильгельмина решилась достать зеленое платье из чехла и взглянуть на него.

Но перед этим днем было много других: кони, сани, отец, Торлейв, дорога домой. Постоялые дворы, усадьба Никуласа Грейфи, где ночевали они в предпоследнюю ночь перед возвращением. Что Вильгельмине до того, что скажут в хераде? До того, что будут болтать в Городище? Бабушка, Буски, Агнед — вот кто любит ее; остальные не важны.