Книга Страница номер шесть. Член общества, или Голодное время. Грачи улетели - Сергей Носов

И тут произошло невероятное: они мне выдали аванс. «Константин Адольфович, можно вас на минутку... Выдайте, пожалуйста, аванс молодому человеку, он будет вести у нас кулинарную рубрику...» – Константин Адольфович, как выяснилось, казначей общества, немедленно отсчитал мне две тысячи рублей – сумму на тот день весьма солидную. Я растерянно держал деньги в руке, не зная, что и сказать, а Долмат Фомич тем временем мне втолковывал:

– Работа несложная, творческая, вам понравится. Найдете цитату из классика... «Ромштекс окровавленный»... как там дальше?.. «и Страсбурга пирог нетленный»... сначала цитату приводите, а потом рецепт из кулинарной книги, как тот же ромштекс приготовить...

– Ростбиф, а не ромштекс окровавленный, – весело возразил Долмату Фомичу профессор Скворлыгин. – «И трюфли, роскошь юных лет, французской кухни лучший цвет...»

– «Меж сыром лимбургским живым и ананасом золотым», – поспешил реабилитироваться Долмат Фомич. – Иными словами, Семен Семеныч, я не сомневаюсь, что нам всем повезло: с газетой согласился сотрудничать такой большой эрудит.

– А есть ли у вас кулинарная книга? – обратился ко мне профессор Скворлыгин.

– Думаю, что нет, – быстро ответил Долмат Фомич.

– Ну тогда я дам вам экземпляр покойного Всеволода Ивановича Терентьева.

– Тот самый? – спросил Семен Семенович испуганно.

– Да, это ответственный шаг, – сказал Долмат Фомич. – Это не шутка.

– Но ведь там же записи на полях!..

– Однако, – проговорил Долмат Фомич, – Олег Николаевич достоин доверия.

– Я тоже вижу, достоин доверия, – изрек палеопатолог с какой-то возмутительно неуместной торжественностью.

– Я тоже... собственно... вижу, – поспешно согласился Семен Семенович и для пущей убедительности кивнул головой.

Теперь они обсуждали достоинства книги.

– Смотрите, какая большая, – профессор Скворлыгин любовно ее перелистывал. – Государственное издательство торговой литературы. Москва, 1955 год. Ее до сих пор называют сталинской, хотя сам Сталин уже, как вы знаете, лежал в Мавзолее два года, такая фундаментальная.

– А страниц-то, страниц-то... без малого тысяча! – зачарованно произнес Семен Семенович.

– Две с половиной тысячи столбцов! – отчеканил Долмат Фомич.

– Одних цветных иллюстраций двести листов!

– И это при тираже полмиллиона!

– А давайте-ка я вам прочитаю, что сказал академик Павлов. Эпиграф. – Профессор Скворлыгин стал читать с выражением: – «...Нормальная и полезная еда есть еда с аппетитом, еда с испытываемым наслаждением...»

– Прелесть, – умилился Долмат Фомич. – Слов нет. Прелесть.

Положить фолиант мне некуда было. Пришлось внять увещеваниям профессора и взять его старомодный портфель с металлической пластинкой «Дорогому Скворлыгину от сослуживцев».

Решили, что недели мне будет достаточно. Через неделю, сказал Долмат Фомич, ко мне придет курьер, я ему и отдам приготовленное.

– Я бы мог и сам занести.

– Нет, нет, у нас еще нет офиса. Главного редактора непросто найти. С курьером надежнее.

– А разве вы не главный редактор? – спросил я Семена Семеновича.

– Нет, что вы, главный редактор другой... – он хотел мне что-то сказать о главном редакторе, но нас прервали.

– Господа! – воззвал к присутствующим Константин Адольфович. – У меня осталось три лотерейных билета! Есть ли такие, кто еще не получил билет Дантевской лотереи?

– Олег Николаевич не получал. Дайте Олегу Николаевичу!

– Только, – произнес Долмат Фомич шутливым тоном, – Олегу Николаевичу обязательно выигрышный.

– Обязательно, – сказал казначей, поднося мне три билета. – На выбор.

– Мне кажется, тот, – сказал Семен Семенович.

– А по-моему, этот, – возразил профессор Скворлыгин.

– Я сам знаю какой, – сказал Константин Адольфович. – Вот вам билет. Берите.

Я взял.

3

Всего замечательнее, что на этом наше собрание не закончилось, имело быть продолжение, причем в более узком кругу, довольно-таки для меня неожиданное. Из Дубовой гостиной мы с Долматом Фомичом выходили в числе последних, большинство библиофилов к этому времени успело разойтись. Я тоже хотел повернуть направо, в сторону Маяковского и гардероба, но Долмат Фомич меня остановил: «Не сюда, не сюда, сюда, пожалуйста...» Здесь была еще одна дверь. «Пожалуйста, милости просим», – он открыл, приглашая. Не зная, что там, я вместе с другими оставшимися и, конечно, что там, отлично знавшими библиофилами прошел сквозь какой-то проходной чуланчик и очутился в изумительном по красоте помещении, стилизованном под нечто вроде фаустовского кабинета. Первое, что бросилось в глаза, был роскошный витраж: два льва держали щит, украшенный короной, – родовой герб давнего владельца дома.

За столиками сидели нетрезвые, почти все бородатые субъекты (как я догадался, местные литераторы), они шумно и не закусывая кутили – ничего, кроме водки, на столах не было. «Злачное место», – шепнул мне Долмат Фомич, приглашая жестом пройти дальше. Библиофилы сочли за благо поторопиться, тем более что нас уже заметили: гул затих – все ясно услышали чье-то недоброе: «Общественники идут...» – и еще более злое: «Любители...» Я замешкался: ко мне направлялся один из этих, с чудовищно неопределенным выражением лица – не то хотел поцеловать, не то съездить по уху. «А тебя я уже где-то видел», – сказал он про меня, но не мне, а моему воображаемому двойнику, так сильно косил. «Гена, не смейте!.. Вы нам мешаете... Отойдите, Гена!» – запротестовал Долмат Фомич, пятясь к еще одной двери и увлекая меня за собой в другой зал.

Туда мы вошли последними.

– Кворум! – кратко объявил некто, возможно, Семен Семенович.

Но Долмат Фомич был все еще там – среди литераторов. Он объяснял мне взволнованно:

– Живые классики... с ними у нас плохой контакт... не получается...

Меня ж поразило другое. Я увидел сервированный стол. Еще как сервированный!..

Долмат Фомич замолчал понимающе.

Никого, кроме библиофилов, здесь не было.

– Господа! – сказал профессор Скворлыгин. – Не пора ли отужинать? Прошу всех к столу.

Библиофилы не заставили себя уговаривать, задвигали стульями, рассаживаясь.

Круг избранных – понял я наконец, где очутился. Актив общества, сливки общества. Гляжу на выход невольно. Адью – и домой. «А вы?» – меня приглашают сесть, меня – персонально. Нет, я стою, никуда не ушел, не сел еще, потому что стоя удобнее – именно мне доверяют открыть бутылку шампанского. «Вошел: и пробка в потолок!» – приветствует Долмат Фомич хлопок и шипение (а ведь «ростбиф/ромштекс» его, похоже, в самом деле задел...). Хорошо. Подчинюсь обстоятельствам.